Я роняю сумку на пол и крепко прижимаюсь к маме. Хочется заплакать, найти утешение, но нельзя. Не имею права. После той истории с Вадимом[1] родители сильно сдали, и их надо беречь вдвойне.
— С наступающим, мам, — сдавленно произношу, целуя в щеку. — Не против, если я присоединюсь к вам праздновать?
Мама отстраняет меня на расстояние вытянутых рук и внимательно смотрит мне в лицо.
— Что-то случилось, дочка? Ты выглядишь расстроенной. Вы что, с Глебом поссорились? Он тебя обидел, да?
— Ну, что за глупости ты болтаешь, мам. Да, расстроена, скрывать не стану. Глеб прямо накануне нового года улетел в командировку заграницу по указанию отца. И этот новый год мы встретим раздельно.
Мама тяжело вздыхает, но по ее глазам вижу, что она мне поверила. Вот и отличненько.
— Совсем Михаил из ума выжил, все денег ему мало, — ворчит папа, появляясь из столовой.
— Папа! — бросаюсь ему на шею и крепко целую в щеку. — Ты дома! Я думала, что ты еще в Гамбурге.
— Не, с меня хватит трудовых подвигов, — папа прижимает меня к себе и гладит по волосам, как в детстве. — Подустал, я дочка. Да и не мог же я маму оставить одну праздновать новый год.
— Одну? Почему одну? А как же Роберт?
— Роберт сегодня не приедет, дочь. Там малышка что-то приболела, сказал, что если ничего серьезного, то завтра заедут.
— Ну, ладно, — я снова беру беззаботный тон и веселое выражение лица, — нам и втроем тут неплохо будет! Пошлите резать салатики, что ли? Я, если честно, так соскучилась по этой семейной новогодней суете!
Я иду к лестнице, чтобы подняться в свою комнату, но меня догоняет тихое:
— Ты — молодец, что приехала, дочка. Мы тебе всегда рады.
Поворачиваюсь и ловлю папин внимательный и проницательный взгляд. Он как будто смотрит мне в душу и все знает.
— Я скучала, пап. И рада, что мы эти новогодние каникулы проведем вместе. Вы ведь не против?
— Дурочка! Иди, переодевайся и спускайся на кухню, мама тебя сначала завтраком кормить будет.
И тридцать первое декабря проходит в неспешной обстановке: мы вместе пьем чай, потом папа уходит в кабинет, как он говорит «избавиться от рабочих долгов и не брать их в новый год», а мы с мамой остаемся на кухне готовить праздничный ужин.
— И все-таки, Эмма, с тобой что-то не так, — задумчиво бросает мама, нарезая наш любимый оливье.
Не зря же говорят, что материнское сердце, оно все чувствует. И мне стыдно, что второй раз за день приходится врать родителям. Но не сообщать же им грязную правду, не хватало еще в наши личные проблемы с Глебом приплетать родителей.
