От дома Огиса, во второй половине дня, Вийон возвращался в подавленном состоянии духа. Он и вовсе не хотел туда идти, не представляя, как сможет посмотреть в глаза Акине, зная, что именно он виноват в смерти ее мужа. А потерявший отца Этар – как теперь сложится его судьба и кем он станет? У семьи, и без того бедной, после потери кормильца дела пойдут совсем худо. Все эти мысли приводили Вийона в ужас, но не пойти было нельзя и он поплелся к дому Огиса следом за Флебом и Вийоном. В доме царило горе, присутствовало несколько соседок и родственниц, пришедших поддержать Акину. Некоторые из них время от времени принимались выть и заламывать руки, выказывая таким образом скорбь – не потому, что им действительно был дорог Огис (Вийон не был уверен, что этого человека вообще хоть кто-то любил, даже его собственные дети, которых он периодически продавал богатым сластолюбцам), а потому, что было положено поступать именно так. Кроме того, самой Акине и ее сыну сочувствовали довольно искренне, понимая, что ничего хорошего им теперь не светит.
Акина так и не узнала о его вине: сам Вийон так и не решился ей рассказать, а Флеб и Майрын молчали, то ли не желая выдавать товарища, то ли вовсе не связывая нарисованное в пыли слово со смертью Огиса. Более того, Флеб, как казалось, вполне искреннее упрекал себя в грубости и нападении на товарища; несколько раз он повторил, что сожалеет о том, что сделал и не может избавиться от мысли, что сделанное им каким-то образом повлияло на решение Огиса покончить с собой. Кто знает, какие мысли бродили в голове Огиса долгие месяцы и даже годы до того, как все произошло? Огис не был счастливым человеком, и если он долго вынашивал свое страшное решение, то любая неприятность или ссора могли подтолкнуть его к тому, чтобы наконец осуществить задуманное. Это было удобное, логичное объяснение, вот только Вийон знал, что оно неверное. Если что-то и подтолкнуло товарища, то это было неведомое слово, выцарапанное сначала крысой на стене дома, а затем начертанное Вийоном в пыли во дворе дома, где они вчетвером собирали корзины. То, что в этом слове содержалась магия, сомнений уже не вызывало. А что, если бы он сам владел грамотой, хотя бы самыми ее азами, как Огис, и сумел бы прочитать написанное крысой? Убило бы его прочитанное слово также неумолимо и быстро, как и его товарища? Вийон не мог представить себе, чтобы он когда-нибудь захотел свести счеты с жизнью, но ведь до сего дня и об Огисе нельзя было помыслить ничего подобного. Убивал ли этот знак любого, кто его прочел, или все же предназначался именно Огису, и крыса – или сила, которая направляла ее – заранее знала, что все сложится именно так, а не иначе, и что ее послание обязательно дойдет до адресата, а Вийон послужит всего лишь кем-то вроде почтового голубя, которому совершенно неведомо содержание переносимого им послания?..
