Я молча кивнул.
— Ага. Все ожидают, что я буду стоять в стороне. Это последнее, что я хочу делать, и все же я не могу представить, что меня там не будет. Если ты придешь... если бы ты была на трибунах вместе со мной... это сделало бы все намного проще.
И это была правда.
— Почему я? Ты мне не нравишься. Даже представить не могу, каким образом сделаю твой вечер лучше. — Ее слова должны были прозвучать резко, но, похоже, она тоже теряла самообладание. Ее голос нервно дрогнул.
Я сдержал усмешку.
— Потому что ты единственный человек в этом городе, который меня не жалеет. — Только сказав это, я понял, что это было частью моего влечения к ней.
Таллула глубоко вздохнула и посмотрела в сторону поля. Затем прикусила губу, как будто не хотела отвечать на это. Если бы это не было так чертовски мило, я был бы оскорблен. Никогда раньше не было девушки, которая бы так разозлилась, что я пригласил ее на свидание.
Наконец она перевела взгляд на меня и выдохнула.
— Ладно. — Она произнесла это слово так, словно это было самое трудное, что она когда-либо говорила.
Ни в ее тоне, ни в выражении лица не было удовольствия. Ей не нравилось говорить «да». Но мне было все равно, потому что одно это слово сделало сегодняшний вечер и все остальное дерьмо в моей жизни проще. Менее болезненно. В груди стало легко, и я был взволнован. Прошло так много времени с тех пор, как я был взволнован чем-либо.
— Правда? — спросил я, ухмыляясь как идиот.
Я наблюдал, как девушка подавила улыбку, чтобы удержать раздраженный взгляд на мне. Она сопротивлялась, и я только усмехнулся еще шире.
— Мне не нужно быть здесь для разминки. Я заеду за тобой в шесть тридцать. Мы можем съесть бургер перед игрой. А потом поедем туда, куда захочешь. На стадион, за едой, или в кино.
— Хорошо, — сказала она. Никакого волнения, но во мне его хватило бы на двоих. Она все еще хотела ненавидеть меня, но согласилась. Я мог бы пробить эту стену. Или проиграл, по крайней мере, пытаясь.
— Таллула, — раздался мужской голос, и у меня по коже побежали мурашки.
Она кивнула в сторону тренера Ди, когда он подошел к нам. Он вел себя как учитель, каким и должен был быть, но по тому, как он смотрел в мою сторону, я видел, что думает он совершенно о другом
— Да, мистер Дейс? — спросила она, и ее голос внезапно стал нервным. Неуверенным.
— Тебе должны были позвонить из офиса, чтобы сообщить, что твоя заявка на помощь учителю принята. Тебя приставили ко мне на время твоего последнего года, и ты получишь дополнительные баллы, если будешь приходить на час раньше утром.
