Ни Нэш, ни Райкер ни разу не беспокоились обо мне.
Взяв свой салат и воду, я вышла на улицу, чтобы побыть одной. Потому что прямо сейчас я была не совсем довольна собой. Хотя знала, что права. Мне просто не нравилось то, как я себя при этом чувствовала.
В моем будущем больше нет света
НЭШ
Бросив сумку с книгами на кровать, я уставился на нее так, словно она сделала что-то не так. В первый день занятий я был дома в три пятнадцать пополудни. Это было впервые. Я должен был быть в раздевалке. Переодеваться в свою форму. Отпускать плохие шутки с моими друзьями. Тренироваться на жаре, пока меня не вырвет. Это было то, что я должен был делать.
Но я был здесь. В моем ожившем кошмаре. И мне совершенно нечем заняться. Хотя была домашняя работа. Чтение было обязательным. Физиотерапия была назначена через час.
Чушь, чушь и еще раз чушь.
— Привет, детка.
Голос мамы испугал меня. Обычно она была на работе до пяти.
Я обернулся и увидел, что она стоит у моей двери. Беспокойство, боль, и проблеск надежды в ее глазах. Она хотела, чтобы мне стало лучше. Чтобы я смог найти счастье в моей теперешней жизни.
— Почему ты дома? — спросил я, уже зная ответ.
Мама, которая никогда не уходила с работы рано, была дома из-за меня.
— О, ушла пораньше. Подумала, что могу сделать тебе шоколадный пирог с кремом, прежде чем ты пойдешь на терапию. И мы могли бы поговорить о твоем дне.
Ее голос звучал настороженно. Мама не хотела меня расстраивать. Я был занудой, с которым невозможно было жить этим летом. По крайней мере, с момента катастрофы.
— Я не голоден. Мой день был отстойным.
Она хотела услышать что-то еще? Что-то позитивное? Но я не мог сказать ей ничего хорошего. Ни одной чертовой вещи. Это была наша реальность. Ей нужно было смириться с этим.
— Все наладится, — тихо сказала она.
Мама хотела, чтобы все стало лучше. Надеялась, что так и будет. Она была вечным оптимистом. Когда-то и я тоже был одним из них. Но теперь уже нет.
— Нет, не наладится. Я больше не смогу бегать. Навсегда останусь хромым. Больше никогда не буду играть в мяч. Так что нет, мам, лучше не станет. В моем будущем нет света.
Ее плечи опустились, лицо погрустнело. Я ненавидел себя за то, что заставляю ее чувствовать себя так. Но у меня просто не было сил заставить ее улыбнуться. Ей нравилось быть счастливой. И мне тоже. Но этого больше не повторится. Все это исчезло.
— Точно не хочешь пирога?
Одна вещь о маме заключалась в том, что вы не смогли бы полностью сбить ее с курса. Она держалась до самого горького конца. И что касаемо меня, в ней еще жила надежда.
