— Нат, сколько мы пройдем, если идти до утра? — мой вопрос заставил улыбнуться африканера.
— Примерно тридцать пять-сорок километров, если все выдержат темп, ночью идти и легче, и тяжелее. Легче, потому что нет жары, тяжелее из-за плохой видимости. К тому распадку спускаться будем по одному, интервал сотня метров, одиночное передвижение менее заметно. Первым идет Пит, остальные в порядке нашего сегодняшнего передвижения.
Получив команду, Пит скользнул вперед. Он бежал легкой трусцой, держа спину горизонтально земле и опустив к ней руки. Когда он достиг распадка, я почти мог поклясться, что его можно принять за лань, если сильно не всматриваться.
— Бежим в таком же положении, как Пит. Поверхностный взгляд на таком расстоянии даже в бинокль не распознает человека, — Нат дал мне отмашку, — вперед Алекс.
Я бежал, чувствуя себя идиотом и пытаясь сохранить равновесие, что оказалось нелегко в таком согбенном положении. Когда пробежал эти триста метров трусцой, было ощущение, что пробежал несколько километров. Когда до распадка добрался замыкающий Кевин, Нат скомандовал:
— Пользуясь тем, что нас теперь не видно, будем бежать трусцой, переходя на шаг, называемый бушменской ходьбой. При ходьбе наклоняете тело немного вперед, упор на ночки, пятки практически не участвуют. Ваше тело толкает вас вперед, чтобы не упасть, переставляете носки, это экономит силы и добавляет скорости.
Первые полчаса никак не мог понять ритма такой ходьбы, постоянно сбиваясь с шага, потом дело пошло. С удивлением обнаружил, что не приходится выкидывать вперед уставшие ноги, прилагая усилия, тело само влекло, и надо было только успевать переставлять ноги.
Пройдя по распадке пару километров, мы приблизились к чаще кустарников, после которой снова свернули восточнее.
Сам Нат и его племянники шли вообще без видимых усилий, Руд и Айман пыхтели, но тоже вроде справлялись. Тяжелее всех было мне, я все равно сбивался с ритма и снова начинал его с небольшой пробежки. Пот лил по всему телу, дважды Нат разрешил остановиться и попить по паре глотков воды. Мы шли и бежали трусцой, дыхание у меня, наверное, было седьмое, но я терпел. Помимо всего, было стыдно оказаться слабее всех.
Когда солнце скрылось и наступили сумерки, африканер перешел на обычный шаг. Теперь приходилось осторожнее идти, все время смотря под ноги. Подъем уже начал ощущаться, скорость еще упала. Часа три спустя после захода солнца африканер смилостивился над нами, объявив получасовой привал и ужин. Хлеб решено было не трогать, все получили по одному банану, который даже не коснулся стенок моего желудка. С трудом удалось погасить его бунт, норовящий перейти в прямое неподчинение, грозящий уничтожением съестных припасов.
