— Давай, Громов! Теперь ты командуй! — тренер взмахнул рукой в сторону парней.
Я, сжав кулаки, стиснул зубы. Желваки заиграли на скулах от сдерживаемой ярости.
— Хули молчим, Громов! Застеснялся?! — тренер, зло сощурив глаза, посмотрел на меня.
— Продолжаем отжиматься! — процедил тренер, смотря мне в глаза, — А мы с Громовым будем смотреть. Да, Громов?!
— И раз, и два. И раз…
Я опустился на газон и, закинув руку за спину, начал отжиматься с остальными парнями.
— Громов! А ну, встать! — рявкнул тренер, — Ты будешь командовать! Ты же на большее не способен?! Ты же даже, блять, бежать не можешь, да?!
Я встал. От злости перед глазами поплыла красная пелена.
— Всем встать! — крикнул тренер. Смерив меня злым взглядом, он посмотрел на остальных парней, — В раздевалку. Все свободны!
Мы развернулись и направились в сторону спорткомплекса.
— Громов, стоять! Я тебя не отпускал! — окликнул меня тренер.
Я, замерев, настороженно посмотрел на него.
— Значит так! — сказал тренер, когда остальные парни ушли с поля, — Я не собираюсь выяснять, что там произошло в твоей гребаной жизни. Но! — тренер поднял вверх указательный палец, — Я требую, чтобы это не отражалось на твоей спортивной форме и твоей игре.
Ты тут будешь выкладываться на все сто. Так, как ты можешь. Если ты, блять, тонкой душевной организации, которая реагирует на перипетии жизни — убирайся, нахуй, с моей команды. Я не желаю видеть, как ты гробишь свой талант и зарываешь в землю свои перспективы! Я уже неделю наблюдаю за тем, какую херню ты творишь на поле.
Я дал тебе достаточно времени и ждать больше не намерен. Или ты берешь свои грёбаные яйца в руки и играешь в футбол или убираешься нахрен с глаз моих! Понял?!
— Понял, — я посмотрел на тренера.
— Свободен, Громов, — тренер, отвернувшись от меня, зашагал в сторону спорткоплекса…
Аня
— Мамочка, я уже дома, — я, скинув балетки с ног, прошла в зал.
Мама сидела в кресле и, по обыкновению, вязала.
— Мамочка, ну сколько можно? — я обняла маму. Сколько себя помню, мама постоянно что-то вязала, пытаясь продажей своих изделий поправить наше материальное положение.
Мама одна вырастила меня, без чьей-либо помощи. Отца я никогда не видела. Мне было не известно, знал ли он вообще о моём существовании или просто предпочел о нём забыть. Во всяком случае, всё, что я знала о нём это то, что своим огненно-рыжим цветом волос и голубыми глазами, я была обязана его ДНК. Мама никогда не рассказывала о нём, а я и не спрашивала. Для меня — его просто не существовало.
