Николь с готовностью кивнула, взяла его бокал с коньяком и смело сделала глоток.
— Ты же не пьешь? Или все-таки примешь чуть-чуть для храбрости?
Судя по тому, как легко она согласилась, он догадался, что все предыдущее было спектаклем, рассчитанным на его сентиментальность. Постепенно выяснялось, что эта барышня не так проста.
Вдвоем они подошли к стойке и заказали по порции виски. Девушка обменялась с барменом понимающим взглядом и он сменил музыку: тягуче запела Шакира.
Николь мягко положила руки ему на плечи и прижалась всем телом. Партнерша была хрупкой и тонкой.
— Ты молчишь, только я разговариваю, — она продолжала плести паутинку, в которой не было никакой необходимости. — Знаешь, я с детства завидовала сестре не только потому, что она была красавицей.
— Тогда почему?
— Она была почти белой.
М-да, неожиданный поворот сюжета. Главная изюминка, оказывается, не по вкусу своей хозяйке. Хотя можно представить, что пухлые розовощекие одноклассницы мстили красивой девочке и дразнили, как раз за то, что для них самих было недостижимо. Или отвергнутый белый мальчик унизил при всех. Глеб никогда не грешил предвзятым отношением к цвету кожи, форме носа, глаз, ушей или к исповедуемой религии. Немалый жизненный опыт подсказывал, что праведники и грешники равномерно распределяются по всем континентам и странам.
Николь не стала затягивать паузу, добиваясь уверений в своей красоте и его лояльности. Она теснее прижалась к Сиверову и продолжила:
— Не подумай, что я стесняюсь. Совсем не в этом дело. Я помню, как впервые сознательно сравнила свою руку с маминой, потом с папиной. Понимаешь, Пьер, я очень люблю родителей, но я всегда отличалась от каждого из них. Почему-то это очень мучило. И ничего с этим не поделаешь, никогда. У тебя есть дети?
— Да, дочь. Белая, конечно. И жена есть, красивая. Но ты ничуть не хуже. Просто совсем другая. И, кажется, пить виски все-таки не стоило. Танец заканчивается — пошли к столику. Выпей кофе или чаю, какао тоже хорошо. И лучше что-нибудь съесть. Если здесь не готовят горячее, я попрошу принести из ресторана.
— Да, попроси. Я хочу жареной рыбы! — она снова превратилась в наивного ребенка, готового расплакаться из-за грустных воспоминаний. — Пока будут готовить, я станцую для тебя.
Зазвучала карибская мелодия с отголосками знаменитой ламбады, и хрупкая веточка превратилась в хищную, извивающуюся змейку. Вот зачем она сменила прическу — специально для этого танца. Изящная головка в пестрых завитках, низко расстегнутая блузка, легко ступающие ножки на каблучках — полный контраст с почти пуританским нарядом на работе. В подтверждение этой мысли Николь сбросила легкую рубашонку и осталась в искрящейся синей маечке на бретельках. В зале зааплодировали, но как-то вяло. Похоже, спектакль по этому сценарию здесь разыгрывался уже не раз.
