Роковое виртуальное знакомство могло бы никогда не перерасти в реальное, если бы не умер Рашид-ага. Однажды весенним вечером старик вцепился в рукав Гасана и, прижимая к горлу свободную ладонь, словно бы залаял. Это не было простудой, коклюшем, астмой. Так кашляют сердечники, хватаясь за шею руками, синея, покрываясь потом. Мамед, не знакомый с симптомами инфаркта, ударил беднягу кулаком промеж лопаток и дружески засмеялся. На самом деле он его просто добил. Старый доктор осел на коврик, не успев обуться, всхрапнул, как разозлившийся жеребец, и испустил дух, выдохнув тяжело, шумно и смрадно. Приложив ухо к его груди, проверив пульс на сонной артерии, Гасан понял, что потерял коллегу. Но еще пятнадцать минут он пытался вернуть ушедшую жизнь: делал искусственное дыхание, массаж сердца. Было слышно, как внутри остывающего тела еще бродят потоки жидкостей, пузыри газов. При слишком сильных толчках и сдавливаниях и то, и другое выходило наружу, убеждая реаниматора в том, что его усилия тщетны. Растерянный Мамед, присев на корточки, раскачивался из стороны в сторону и тихонько выл. Он любил и уважал доктора, кроме того, кажется, догадался, чем обернулся его нелепый товарищеский жест. Вспотев и обессилев, Гасан поднял глаза к небу и просто сказал: «Мир праху его».
— Алиф, лам, мим, — добавил Захар.
Солнце давно зашло, поэтому впереди были целые сутки, чтобы предать тело земле. Гасан, всегда принимавший участие в погребении тех, кого не сумел вылечить, на этот раз не стал этого делать. Он просто поднялся и ушел. Дома, в их общей палатке, выпотрошил сумку Рашида, забрал перехваченный медицинскими резинками полиэтиленовый сверток, спрятал на самое дно своего рюкзака. Скорее всего, там фотокарточки, письма. Может быть — бесполезный ордер на квартиру в Грозном или пенсионное удостоверение. Паспорта хранились в командирской палатке, в сейфе. Кроме этого свертка в сумке были чистые рубахи, много аккуратно заштопанных носков и кальсоны, линяло голубые, байковые, старинные, вручную зашитые по шаговому шву, с круглой заплаткой на колене. Ничего из этого старый доктор в лагере не надевал — носил, как все, выданный под расписку «камуфляж», оборачивал ноги портянками. Гасан всегда знал, что старый врач хранит в сумке что-то особенное, очень дорогое, к чему прикасались руки погибшей в Кировском спутницы. Оказывается — заплатанное ее руками исподнее… Ничего лучшего война сохранить не позволила.
