– Прости, – я провела рукавом по лицу. – Просто вспомнила один из последних наших разговоров с папой.
Он встал и опустился на кофейный столик, слегка поморщившись, когда положил больную ногу на диван.
– Не надо, – я кивнула на его колено. – Тебе будет больнее.
– Я ничего не почувствую. Спасибо тем таблеткам, которые ты дала, и алкоголю, – уголки его губ приподнялись, и я поняла, что у него замечательная улыбка.
– Почему ты никогда не улыбаешься? – вопрос сорвался с губ прежде, чем я успела его обдумать.
Он пожал плечами.
– Я улыбаюсь.
– Когда?
Он провел ладонью по скулам, в камине потрескивал огонь, и до нас доносился тихий храп Тани.
– Ну, давай повспоминаем. Может, когда я был на родах теленка. Я чувствовал, что улыбался, – его слова сняли напряжение, грозившее меня поглотить.
– В самом деле? – я могла представить, как он помогал с родами. Рукава его рубашки закатаны, а большие сильные руки готовы тащить теленка, если что-то пойдет не так.
– Конечно.
Обернувшись, я хитро улыбнулась.
– Что еще заставляет тебя улыбаться?
Он удержал мой взгляд, хотя его глаза были немного стеклянными. Все-таки алкоголь и болеутоляющие таблетки – мощная смесь.
– Может, еще кое-что.
От этих трех слов я затрепетала. Несмотря на внешнюю грубость, Ингрэм уже проник в мое сердце, заботясь о моем отце. Папа рассказывал все, с чем ему помогал сосед. Поуп использовал это в качестве аргумента, когда я порывалась вернуться домой.
– Ингрэм хорошо обо мне заботится, бельчонок. Клянусь.
По этой причине я не возражала против бахвальства Ингрэма и его раздражающего поведения. Ведь он был рядом с папой, когда я не могла. Его доброе сердце пряталось за твердой скорлупой. И к тому же Ингрэм выглядел, как ковбой на обложке любовного романа.
Я сжала бедра и немного поерзала на месте. Может, мне не стоило подкидывать дров в камин, здесь становилось слишком жарко. И с каждой секундой, пока он смотрел на меня этим прямым взглядом, я чувствовала все возрастающий жар. Его мысли ясно читались на его лице.
– Тебе нужно, эм... Тебе лучше немного отдохнуть, – я рванула вперед, собираясь встать, но Ингрэм положил руки на ручки моего кресла, запирая меня будто в клетку.
– Просто скажи мне одну вещь.
У меня перехватило дыхание, и я задалась вопросом: слышал ли он отчаянное биение моего сердца.
– Ладно, – мой голос был неуверенным, а разум метался от одного вероятного вопроса к другому. Что же Ингрэм хотел узнать?
– Почему ты не вернулась к отцу?
