Дверь открыл папа, сразу отступая назад, чтобы я прошла в узенький коридор.
— О, доча! Наконец-то, а то я уже весь извёлся. Хотел Татьяне звонить и ругаться, что так долго ребёнка моего эксплуатирует.
Отец держал в одной руке деревянную лопатку, блестящую от подсолнечного масла. На нем красовался синий передник с изображением красной спелой виктории*. Я дарила его на восьмое марта… маме.
Машинально принюхавшись, я тут же уловила чудесный аромат картофеля.
— Ну, па-ап! – захныкала, как маленькая девочка. - Ты же знаешь, мне нельзя картошку. Ещё и жаренную… Еще и с лучком, – жалобно заканючила я, направляясь на кухню, на ходу скидывая рюкзак на пол.
— Да, черт его знает, чем тебя мама кормила. Я ж это… Ничего толком не знаю.
Отец замер, наблюдая то, как я уже залезла в сковородку пальцами и схватила самый, по моему мнению, аппетитный кусочек картошки и замерла, не донеся его до рта. Вкусно! Соленый, с корочкой… Ммм, объедение! И главное же, что ничуть не хуже, чем у мамы.
Я скривилась, чувствуя, как на глаза вновь набегают слёзы. Вот и аппетит пропал. Горло словно сдавил невидимый стальной обруч.
— Ну, что ты, доча? — заметив мое состояние, отец поспешил обнять.
Сильные, привыкшие к тяжелому труду руки в ласковом жесте прошлись по моим распущенным волосам.
Через минуту я, все ещё всхлипывая запрокинула голову, чтобы заглянуть в обеспокоенное, уставшее, папино лицо.
— Пап, а если ей станет хуже?
Отец нахмурился. Его кадык нервно дёрнулся, поднимаясь, а затем опускаясь вниз по горлу.
— Так она ж это… с врачами в больнице. Ну, что ты, Ангелиночка! – он провёл ладонями по моей спине, желая успокоить.
Только сейчас я заметила, насколько уставшим выглядит отец.
Губы сурово поджаты, меж бровей залегла глубокая складка, а под всегда добрыми карими глазами залегли так похожие на гусиные лапки морщины, на которые раньше я никогда не обращала внимания. Неужели у него и раньше было так много седины? А еще эта щетина…
— Пап, ты садись, – настала моя очередь беспокоиться.
Отец послушно присел на скрипнувший видавшие виды табурет, затем порывисто сорвал с себя передник и бросил его на соседний деревянный стул.
Пока я накладывала ему в тарелку жареный картофель, он задумчиво ковырял ногтем клеенчатую скатерть, за что, несомненно, получил бы нагоняй от матери, будь она рядом.
— Ребёнок, я тут подумал, - папа, наконец, оторвал взгляд от скатерти и сцепил пальцы в замок.
По его поведению я поняла, что сейчас он скажет что- то очень важное.
