— Ну как, трудяги, давно спали?
Сначала конвоиры молчали и я решил, что они не ответят, потом кто-то сказал:
— В прошлом году.
— О, так это совсем недавно, — заметил солдат. — Я уж совсем забыл, что это такое.
Снова помолчали, затем другой конвоир ответил:
— У тебя же на щеке полоса от подушки.
Солдат громко почесал щетину и сказал:
— Это меня блоха укусила.
Я почесал руку и понял, что ночью клопы тоже попили мою кровушку. А еще я заметил, что дверцы кареты не заперты, причем с обеих сторон.
— Долго он еще будет медлить? — спросил первый конвоир. — Притомился я ждать.
— Сейчас выйдет. Документы оформить — это тебе не в кабак сходить, — ответил второй.
Я понял, что они имеют ввиду писаря, который должен принести мои вещи и бумаги на арест. Мне совсем не хотелось посещать заведение под неприветливым названием «Секретный дом» и поэтому я потихоньку открыл дверцу и вылез наружу с противоположной стороны кареты.
Из дома как раз вышел Гришка и отдал конвоирам бумаги. Они отвлеклись, вдобавок мимо проехала еще одна карета и шум копыт лошадей заглушил мои шаги.
Я торопливо отошел к другой стороне улицы. Воровато оглянулся назад и увидел, что писарь все еще беседует с конвоирами, а солдат зевает. Кучер и вовсе дремал, свесив голову на грудь.
Я нырнул в ближайший переулок, но не успел пройти и десятка шагов, как позади послышались крики. Обнаружили, стало быть, мою пропажу. Я бросился бежать, стуча каблуками туфель по земле.
Свернул пару раз на махонькие улочки и неожиданно вынырнул к Крюкову каналу. Несмотря на ранний час, здесь уже мельтешили прохожие, а дворники убирали мусор. Вдали на перекрестке стояла полосатая будка. Где-то на другой улице слышались крики и свистки. Погоня, как говорится, следовала по пятам.
Я остановился, озираясь и чувствуя себя загнанной крысой. Куда теперь прятаться?
Стукнул ставень окна и шустрый старческий говорок вполголоса выкрикнул:
— Эй, страннолюдень! Слышишь, тебе говорю!
Я поднял голову и увидел выглядывающего из окна старичка. Его лицо показалось мне смутно знакомым.
— Ведаешь ли ты искусством стихосложения, мил человек? — странно спросил старичок. — Знаешь ли поэтику?
В отчаянной надежде спастись от погони я кивнул и сказал:
— Я знаю самые замечательные стихи на свете, — и тут же начал декламировать первое, что пришло в голову: — Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле, меня презреньем наказать.
Лицо старичка удивленно исказилось, а затем он широко заулыбался. Он махнул мне рукой и повелел:
