Печальную весть, оказывается, принес тот сбежавший с берегов Чулыма Васенька Сандалов.
Шли сюда, на Горушку, и Тонька рассказывала:
— Дядя мой с Саралинского прииска прислал письмо. Пишет: не хотел он извещать, да Толя — это уж перед смертью велел через Васю передать последний поклон.
— Как уж так… — вздохнула Варя. — Не верится!
— Вот так, Варенька. Ведь мы, как и вы с Митей, тоже сговорились о свадьбе. Только повенчался мой Толя с чужой холодной болотиной…
Варя слушала, горевала: до чего дожили! Что радость, что слезы — все теперь прячь от людей. Горушка-то вот, радость-то прежняя уж и слезами девичьими поливается.
Осторожно тронула подругу за плечо.
— Ну, будет, поднимайся, присядь рядышком. Такая уж нам доля выпала, Тонечка. Мой Митя там же, в неволе, и что ему выпадет, жив ли — тоже вот мучаюсь.
Тонька села, как маленькая, растерла кулаками слезы по щекам, отвердела голосом.
— Мало мы мучаемся, однако, Варенька. Не знаю, как ты, а я за своего Толю скажу. Да попади я прежде в какую беду, так Толенька, не знай бы что. Он бы себя не пожалел, вызволил! А мы с тобой… Мясы только наедам на дармовых харчах. Ты вот скоро красну косынку на голову накинешь и аля-улю в Ачинск на детсадовски курсы — худо ли! А там, глядишь, за какого-нибудь учителя замуж выскочишь и забывайся ты, Митька, не маячь и памятью на светлой дороге…
Варя поникла, огляделась. Солнышко светит, круглые шапки зеленых увалов теплом нежит, Бежанка внизу поблескивает, у ног цветочки еще не отцвели, красуются. А Толи-то нет, и никогда этого прекрасного мира он боле не увидит, не вкусит и не сделает свою Тоню счастливой. А что ей, Варе, сулит катючее время? Как оно Митей-то распорядится?!
Тонька сидела уже с сухими глазами, конопушки на ее незагарном лице потемнели.
— А ты знаешь, подруга, что Васю Сандалова заарестовали на Сарале́.
— Откуда мне знать!
— Заарестовали. Дядя же написал. Говорит, донос чей-то пришел к тамошней власти. Откуда-то бумагу получили, а в бумаге и сказано было, кто он такой, Васенька…
У Вари разом защемило сердце — вспомнила: отец же грозился написать на Саралу. Это в тот вечер троицыного дня, когда Ганюшка с самогоном заявился. Ну, тятенька, ты и в этом повинен… Отец Васи сгиб в ссылке по твоей вине, теперь вот сын по доносу попал в мордоворот.
Тонька принялась, было, рассказывать, как дружила она с милым, да Варя не слушала. «Нет уж, никакого мне учителя не надо! — вдруг все закричало в ней. — И никаких курсов!» Может быть, она и не хотела, да как-то само из нее вырвалось:
