Поставила Варя, что нашлось, на стол, присела на лавку у окна — улица дымилась сумерками, дальние увалы потемнели и отодвинулись.
Пока Ганюшка вытаскивал тряпичную затычку из горлышка бутылки, пока осторожно разливал самогон, Синягин косо поглядывал на свою дочь, уже расслабленный ожидаемой выпивкой, в родительском раскаянии пожалел ее. Надо бы поругать — запрет же нарушила, на Горушку бегала. Председатель колхоза даве пальцем в окно сельсовета тыкал, по плечу похлопывал, посмеивался: «Вань, глянь чьяй-то девка одна-одинешенька на Горушке нонче мается». Да, дать бы дочери накачку — ладно и сам вот слабину оказал, Ганюшку опять с самогонкой кликнул.
— Ты бы, Варь, к Тоньке Савельевой сбегала, а может других наших девок на улке встрела. Беседу бы провела, поагитировала — тебя девки слушают.
— Откачнулись они от меня, — коротко вздохнула Варя.
— Что так?
— Праздника вы нас лишили. Тебя те же девки костерят, а и мне сбоку заодно достается.
— Скажи, кто это там рот разеват — быстро захлопнем зевало!
— Ну, вот… Все-то на окрике, на запрете — застращали всех!
Синягин нахмурился, махнул рукой.
— Ступай, Варвара. Классовой позиции у тебя нет!
Варя ушла в сени. Там, на нарах в летнее время ее постель под пологом из реденького ситчика. По зимам-то она спит с младшим братиком на полатях — тепло там, вольготно.
Не спалось. Слышала, как отец задергивал шторки на окнах, мало ли кто может подсмотреть, как председатель сельсовета праздничат, а какой нынче день… Отец дошел до двери, раскрыл ее — мать совсем не терпит в последнее время табаку. Едкий махорочный дым набивается даже в горницу — трое сейчас засмолят.
Не расслабляла себя для сна, ждала дедовых слов. Как выпьет он, так особо рьяно и принимается шпынять сына, выговаривает ему то самое, что носит в душе и Варя. А ему только вот в такие застолья и выложить напрямки наболевшее, в другие-то разы председателю сельсовета некогда с отцом калякать.
Мужики наконец выпили, похрустели, кто луковицей, кто ядреным огурцом, дружно похлебали щей и снова выпили. После лениво заскребли ложками чугунное дно сковородки.
Не ждала Варя что-либо интересного от Ганюшки — чаще смиренно поддакивал начальству, а тут такое выложил, что она разом навострила уши.
— Елена моя сказывала ноне, а узнала от ково-то из баб… Сандаловых сын, Васька, сбежал из ссылки и ночевал тут, у своей тетки. Вроде подался он теперь на золотые прииски, на Саралу.
Варя насторожилась: это ей в интерес, может, что скажет Ганюшка и о Париловых. Ждала, что отец первым отзовется, но тот, слышно, обгладывал кость.
