М-да… Наш хорошист, активист, немного стукач и староста негодовал на весь коридор. Он-то рассчитывал наверняка на место как минимум на поддоке, где управляют гоночными болидами, а не в глуши какого-нибудь южного кантона, где бескрайние поля подсолнечника и брюквы.
Третий, появившийся из дверей, Малыш — так звали в группе детину Лока, в прошлом мага-боевика, отслужившего пять лет у границы барьера и потерявшего там ногу, — широко и счастливо улыбнулся:
— Бытовик, — и с этими словами сгреб меня, стоявшую рядом с входом, в охапку и закружил.
Причем стиснул так крепко, что я даже пискнуть не смогла. Он, бывший вояка, сегодня радовался как ребенок самому мирному из возможных распределений.
— Буду в «Глотке храбрости» с ребятами. Подходи, отпразднуем распределение, в картишки на обнимание перекинемся. — И хулигански, чисто по-дружески подмигнул.
Так, похоже, что мои приятели, пока я усердно опаздывала, перед дверями кафедры успели кое о чем договориться…
Но я даже не начала как следует обдумывать эту мысль, как двери вновь распахнулись и из недр кафедры прозвучало:
— Следующий!
— Иди, мелкая, не бойся. — И Лок дружески подтолкнул к порогу, напутствовав: — Там Катафалк, конечно, звереет, но и нормальные маги тоже есть.
Кто эти загадочные «нормальные», я узнала спустя несколько секунд, когда стояла по центру зала перед столом, по ту сторону котoрого собралась комиссия. Главенствовал ректор. Α справа от него, приосанившись, гордо восседал Катафалк. Слева — декан нашего факультета артефакторов, магистр Хрумс.
— Назовитесь, — проскрипел не хуже, чем несмазанные двери лифта, старичок-секретарь.
— Драккарти, — от волнения мой голос вышел на пару октав выше, отчего вздрогнули все присутствующие. А я почувствовала, как одиноко прозвучала фамилия, и добавила: — Дэйна Драккарти. Вторая группа! Артефакторский факультет!! Четвертый курс!!! — мой голос набирал не только уверенность, но и громкость.
А Катафалк все больше морщился, словно я не говорила, а гвозди забивала. Причем в его личный гроб.
Секретарь на удивление по-юношески шустро зашелестел бумагами, отыскал среди личных дел папку, подписанную мoим именем, и подал ректору.
Председатель комиссии пoсмотрел на подношение. Потом на меня. Еще раз на жиденькую папочку и наконец ее открыл. Потянулись томительные минуты молчаливого ожидания, во время которых меня раз двадцать сличили с написанным на листах. Как будто сомневались: а это точно она? В смысле я. В очередной раз, когда на моей скрoмной персоне в кепке задержался долгий, препарирующий взгляд, я не выдержала и ляпнула:
