С революционным приветом —
Л……»
Подпись была неразборчива, возможно, специально неразборчива, ясно читалась лишь первая буква — «Л».
Так, так…
Арехин передал письмо тезке Он.
— Прочтите, Александр, это теперь наше задание.
Орехин с таким благоговением взял лист, что Александру Александровичу даже стало немножко завидно. Так почитать вождей, так в них верить дано не каждому. А вера при случае горы сдвинуть может.
Дождался, пока тезка Он прочел письмо дважды, взял листок обратно, положил перед собой и спросил:
— Ну, Александр, что вы об этом думаете?
— Поймать бандитов нужно, вот что я думаю. Потолкаться среди барыг, не сбросил ли кто хабар, то есть украденное, а там — за жабры: говори, кто принес!
— И они скажут?
— Непременно. Сейчас не царские времена, чтобы запираться.
— Бить будешь?
— Зачем бить, про Мотю напомню, сами и расскажут.
— Про какого Мотю?
— Был у нас такой… то есть и есть, но уже не такой… Мотя, его еще звали Мотя-Кремень. Хабар брал, и никогда никого полиции не сдавал, поэтому его и прозвали — Кремень. Мне об этом Лютый рассказывал, сам-то я в годы Моти-Кремня пацаном в деревне гусей пас, потом в люди отдали, в германскую воевал, ну, а потом в гражданскую… Так вот, пришла наша власть, а тут из монастыря какого-то золото пропало пуда на три. А золото, оно советской власти нужнее, чем монахам. Потому стали искать. И вот нашептали, что у Моти-Кремня кое-что из того золота объявилось. Сделали обыск, нашли много чего, только не золото. Мотя клянется-божится, что знать ничего не знает, не ведает. Думал, что с ним, как в полиции — ну, в зубы дадут, а то и сговорятся, взяточку возьмут. С ним и правду, пробовали сговориться, но Мотя-Кремень ни в какую. Видно, золото люди серьезные брали, и сдавать их Мотя никак не мог. Боялся. И твердит — ничего не видел, не слышал, потому и сказать нечего. А раз так — подержали Мотю в больничке недельку, чтобы в себя пришел, и выпустили. Довезли до Хитровки и прямо у дома Мотиного и оставили.
— Довезли? — удивился Орехин.
— А как же! Сам бы он нипочем домой не попал. Ему, раз он ничего не видел, глаза и выкололи — за ненадобностью. И уши проткнули и отрезали, раз ничего не слышал. Ну, и язык отрезали тоже. Как же он домой-то попадет, Мотя-кремень? Пришлось отвезти.
— И… Это здесь, в МУСе?
— Нет, золото пудами — этим Чека занималась. Тогда-то и МУСа никакого не было. Но они знают — если что, в МУСе люди с характером водятся. Потому — как на духу расскажут.
