Он опустился перед женщиной на колени, взял ее левую лодыжку, вогнал ботинок в крепление, затянул и вдобавок обвязал кожаной тесемкой; в сумочке, которая служила ему одновременно и поясом, у него были медикаменты, ремешки, мазь против ожога и плоская фляжка со спиртом.
— Теперь не жмет? — спросил Штирлиц. — Удобно?
— Было бы прекрасно, наладь вы мне и правую ногу таким же образом.
Штирлиц поднял голову; зрачки у женщины стали громадными, подрагивающими; неужели кокаин, подумал он, или муж опостылел; роман на склоне, отдушина на полгода, будет что вспомнить; все же женщины тоньше нас, они подданные чувства, их безрассудство окаяннее нашего, а потому поэтичнее.
Штирлиц приладил ей и правую ногу, поднялся, задрал голову и крикнул:
— Солнце, давай! Время!
И, послушное ему, солнце разорвало радужные, легкие тучи; американцы дружно зааплодировали.
Ганс шепнул:
— Ну и сукин же ты сын, Макс.
— Мальчик, зависть погубила Сальери, а он был довольно одаренным композитором... Ну, «кукины дети», — Штирлиц обернулся к американцам, — признавайтесь, кто из вас хоть раз стоял на лыжах?
— Один раз я корячился, — сказал Краймер. — Но у меня ничего не вышло...
— Где это было?
— В прошлом году в Австрии, около Теплицзее, я там кончал армейскую службу...
Штирлиц посмотрел на Ганса; тот, однако, не спросил, в каком это месте было, кто тренировал, где останавливался американец; поди ж ты, а как много рассказывал про тамошние склоны; впрочем, катается он отменно плохо, так что, быть может, не хочет позориться передо мною.
— Кто вас тренировал? — спросил Штирлиц.
— Какой-то паршивый Фриц, наверняка эсэсовец, они все эсэсовцы, эти поганые фрицы...
— Это уж точно, — согласился Штирлиц, — что верно, то верно, особенно Бах и Моцарт...
Мэри засмеялась:
— Дик, вас умыли холодной водой из-под крана... Мой дедушка, кстати, был фрицем, самый настоящий немец из Гамбурга...
— Ладно, — Штирлиц отчего-то вздохнул. — Объясняю, как надо спуститься с этого склона живым. Все зависит от того, как вы меня будете слушать. Сначала давайте разберемся с палками. Смотрите, как надо продевать руку сквозь тесемки... Поняли? Если потеряете на склоне палку, то не сможете подняться, когда шлепнетесь. А это — конец, особенно после того, как задул ветер... Здесь это происходит в минуту: ясное солнышко, благодать, как вдруг заметет, ни зги не видно и ни хрена не слышно... Замерзнете за милую душу...
— Ну вас к черту, — сказал долговязый муж Мэри. — Вы инструктируете нас, словно мы приехали в крематорий.
