Они встретились в клубе во время ланча; сидели, как всегда, за столиком возле окна — там было их постоянное место; когда официант начал готовить стол к десерту, Аллен вздохнул:
— Тяга к парадоксам есть первый симптом старения.
— Вот как?
— Определенно так; мы бежим главного вопроса: сколько еще осталось? Оттачиваем мозг рассуждениями о том, как бы невозможное сделать достижимым...
— Такого рода парадокс меня интересует куда в большей степени, чем тебя, потому что я значительно старше.
— Но он, как всегда, опосредован, — Аллен пыхнул своей прямой английской трубкой. — Чем лучше твое настроение, тем больше шансов на долголетие, а чем дольше ты живешь, тем реальнее изобретение эликсира вечности.
— Но это аксиома, а не парадокс.
— Верно, я еще только подкрадываюсь к парадоксу... Ответь мне, какие этапы русской истории ты можешь определить как пиковые, наиболее значительные?
— Хм... Видимо, крещение, затем победа над татаро-монголами, после того разгром Наполеона, а затем — нынешняя победа над Гитлером.
Аллен покачал головой:
— Не совсем так, хотя первые две позиции я принимаю. Двумя махинами, определившими гигантские скачки России, были Петр Великий и Ленин. Первый сделал Россию европейской державой, великой европейской державой, уточнил бы я, а второй превратил ее в мировое государство: если до семнадцатого года в Мехико, Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айресе не очень-то и знали о России, то после революции Ленина самая
