— Налейте-ка мне побольше, — попросил Мюллер. — Я хочу выпить за вас. Спасибо, профессор. А сами — не пейте, не надо, я же помню, что вы страдаете печенью...
— Точнее сказать — страдал, группенфюрер...
При слове «группенфюрер» Мюллер невольно оглянулся; сразу же почувствовал, что Танк понял — боится; ничего себе, политик; впрочем, и проигрыш надо доводить до абсолюта; только не врать; страх — естественное состояние изгнанника, а вот ложь — конец любому предприятию.
— Заметили, каким я здесь стал трусом? — усмехнулся он. — Боюсь собственной тени, стыд и позор.
— Это происходит со всеми, — ответил Танк, и Мюллер понял, что он повел себя верно, любая иная реакция с его стороны могла бы оказаться проигрышной. — Когда к нам прибыл полковник Рудель — а вы знаете, какого мужества этот человек, — то и он через каждые десять минут подходил к окну, чтобы удостовериться в безопасности. Это пройдет. У меня это прошло за месяц.
— Когда вы прибыли сюда?
— В конце марта... Нет, нет, я получил санкцию рейхсмаршала на выезд с наиболее ценными архивами. Я увез с собою часть материалов по ФАУ, чертежи нового бомбардировщика, ряд идей, связанных со средствами наведения... ИТТ гарантировала мой переезд в Швейцарию, а там уже все было заранее устроено.
— Вы и здесь контактируете с ИТТ?
— Нет. Пока что воздерживаюсь. Все-таки Перон надежнее, как-никак он здесь лидер, его лозунги во многом близки нашим. Конечно, несколько странно выглядит его терпимость в еврейском и славянском вопросах, здесь же масса сербов, хорватов, украинцев, русских, евреев...
— И за эти месяцы, — улыбнулся Мюллер, — вы поправили печень?
— Представьте себе — да. Видимо, раньше все мы жили на нервах... Все болезни проистекают от нервов... А здесь у меня штат надежных коллег, мы живем душа в душу...
Мюллер снова усмехнулся:
— Нет гестапо, не вызывают в партийную канцелярию, не надо писать отчеты в штаб люфтваффе, нет нужды проводить еженедельные читки «Фелькишер беобахтер» с сотрудниками... А?
— Ах, вечно вы шутите, — ответил Танк, и Мюллер понял, что взял реванш: теперь профессор испугался, лицо его на мгновение сделалось растерянным, каким-то бесформенным, словно у боксера, который поплыл после хорошего удара.
— За вас, профессор. За то, что вы храните в сердце идеи нашего братства. Спасибо!
Мюллер пил сладко и долго; закусывать не стал; блаженно ощущая, как по телу разлилось тепло, поинтересовался:
— А где Рудель?
— Он главный военный консультант нашего предприятия. Перон сохранил ему звание полковника, часто бывает в Буэнос-Айресе, вполне открыто... Он это заслужил — солдат...
