Корона кошмаров | страница 21



Это была семья. Там она ощущала свое место. Не так, как с Холлис, которая взяла ее, только чтобы управлять ею, врать ей. Не как с Орденом, который использовал ее и бросил, когда ее уже не могли использовать. Тут было ее место, как рожденной с тенью. Тут был зов крови.

Она принадлежала Одиль. А Одиль принадлежала ей.

Дух Айлет брыкался. Протест рос в сердце, давил все сильнее, пока не вырвался из ее рта визгом:

— Нет! — закричала она, а потом снова и снова. — Нет! Нет! Нет!

Ментальная проекция ее тела пропала, растаяла, и остался только дух. Ее не ограничивали плоть и кость, она устремилась в небо, полное обливиса, унеслась во тьму, в забвение. Только бы сбежать от той связи, которой она боялась больше всего в жизни. Больше, чем монстров, на которых охотилась. Больше, чем костра эвандерианцев. Больше, чем вечности в Прибежище. Она не могла быть привязана. Она должна была сбежать…

* * *

Вес смертности обрушился на нее, ее дух вернулся в тело. Она сидела миг в темноте в своей голове. А потом открыла глаза и посмотрела на высокие деревья Ведьминого леса вокруг нее.

Она проснулась.








ГЛАВА 5


Тьма ревела вокруг него. Но через миг он вдохнул прохладный чистый воздух.

Еще через миг он оказался во тьме снова, в хаосе таком шумном, таком тяжелом, таком жарком, что даже миг был адом. Но миг прошел, и он снова вдохнул, в этот раз — грязный воздух Ведьминого леса. Пять раз он менял миры, каждый раз это было слишком быстро, чтобы осознать, он словно просто моргал.

Путешествие закончилось резко, как и началось. Каждая клетка его тела была напряжена, словно сердце, кровь, конечности и душа были готовы разорваться на тысячу кусочков.

Герард рухнул в грязь Ведьминого леса, вытянув руки, согнув ноги, лицо было повернуто, чтобы он мог дышать, не глотая слизь и гниль. Он лежал, словно сломанный, ничего не видел, кроме пляшущих лучей света на пылающих глазах. Его уши не слышали ничего, кроме какофонии тишины и криков, которые не совпадали с его пониманием. Его ощущения были живыми, опаленными болью, он не мог осознавать мир вокруг него.

Он не знал, как долго оставался в таком состоянии, пока не начал хоть немного приходить в себя. Казалось, его разум собрал все, что пережил, и запер в глубоком темном месте, где он не мог это видеть и помнить. Он стал оживать. Сначала ощутил боль в теле, словно его снова и снова толкали в стену. Потом он ощутил вонь гнилой почвы под ним, достаточно сильную, чтобы его желудок сжался, а горло сдавило от желчи.