— Привет, старая рухлядь! Живой еще?
Петрович вздрогнул и покосился.
Сильвестр! Соседушка ненаглядный. Вообще-то зовут соседа… Сеней, но попробуй только его так назвать. Драчун и забияка, каких поискать еще надо. И… очень любит импортные словечки.
«Что же меня молнией не пришибло-то, — мелькнуло в голове у Петровича. — Насмерть! Ведь не ходит беда поодиночке! Ох, не ходит…»
— Что замер? Здороваться будем, или нет? Язык что ли проглотил, развалина?
Коренастая и несоразмерная фигура Сени-Сильвестра — вся в буграх перекачанных мышц. А еще она тревожно мерцала алыми пятнами. Краснее всего было снизу. Хотя… судя по интенсивности красноты, уровень опасности пока еще не такой серьезный. Не больше, чем у того булыжника на дороге.
Можно и поговорить.
— Здоров, молодой, коль не шутишь! Все мух гоняешь? Не надоело еще?
— Ха! Мух. Прикалываешься, старый? Я тебе что, головастик что ли малолетний? Мои темы посерьёзнее будут. Таким старым колченогам, как ты, мои расклады и не снились!
— Хамло ты, Сильвестр. Старость не уважаешь. Я ведь тебя еще во-от таким вот помню. Мальком беспомощным. Плавать тебя учил. Помнишь хоть?
А про себя: «Знал бы, что такое безобразие вырастет, ей-богу, притопил бы на затоне…»
— Многие меня учили, — ворчливо заводится сосед, — всех не упомнишь. А за «хамло» можно и в бубен…
Багряные сполохи на теле Сильвестра стали гораздо ярче. Его мутные на выкате глаза вообще полыхнули кроваво-красным огнем, как у сказочного дракона.
— Ну, не серчай, не серчай, Сильвеструшка. Вон, гляди, детишки твои на берег повысыпали. Настрогал, сердешный, радостей себе на старость. А я вот, один-одинешенек бедую. Некуда и головку свою сиротливую преклонить.
Ага, желтеет фигура у скандального соседа. Только по лапам его мосластым шныряют еще розовые огоньки.
— Да, что мне эти оглоеды! — Сильвестр лениво пережевывает какую-то травинку. Он само равнодушие, но на детвору косится с необычной для его уродливой морды нежностью, — дурное дело не хитрое, не учи отца икру метать…
«Сел на любимого конька, — досадливо подумал Петрович, — Осеменитель доморощенный! Ни одной бабы не пропустит в округе. Хоть бы кто поучил его уму-разуму. Эх, где мои молодые годы?!»
Сильвестр снова повернулся к старику.
— Не нравишься ты мне, дед. Ох, не нра-авишься! Ходишь вечно, ноешь. Может, все-таки в бубен?
Петрович внимательней присмотрелся к назойливому агрессору. Оценил его окрас. Да нет, вроде бы, не краснее чем прежде.
