Потом был еще этот монстр. Мне всегда не нравилось, что в кино чудовищ представляют люди, одетые в резиновые костюмы, что ноги у них гнутся не так, как должны гнуться у животных, и что это с первого же взгляда очевидно. Так что когда мы стали делать Бармаглота (эскиз которого отдаленно напоминал рисунок Тенниела) и поняли, что ничего другого, кроме человека в резиновом костюме, себе позволить не можем, я решил, что тогда этого человека надо развернуть задом наперед, чтобы у него хотя бы колени сгибались как надо. Кроме того, у стоящего задом наперед человека руки естественным образом превращаются в крылья. Голову мы двигали с помощью крана — такая большая марионетка на тросах, а самого монстра играл танцор, который ходил задом наперед и хлопал руками-крыльями. Результат получился довольно необычный — так сразу и не поймешь, как это чудовище сделано. Танцору работалось чрезвычайно сложно: приходилось двигаться задом наперед на жаре, в жуткой духоте, и в какой-то момент он споткнулся, упал и обрушил всю конструкцию. Я решил не выкидывать этот момент, потому что кадр получился замечательный, и переделал под него сценарий. Единственное, о чем я жалею, — что не сделал кадр, в котором нога топает по земле, в обратной прокрутке, потому что, когда смотришь этот момент в обратном направлении, в ногах ощущается реальный вес и все вместе выглядит гениально.
Тогда у меня появилась возможность преобразовать мультипликационные приемы в спецэффекты и понять кое-что об устройстве восприятия. В фильме есть момент, когда Черный Рыцарь слезает с коня и падает. Когда мы это снимали, лучшим дублем оказался тот, который был сделан с рук, но, поскольку камера там двигалась, в какой-то момент в кадр попал грузовик с декорациями. Я пытался поработать с этим кадром: увеличивал и что только с ним не делал, чтобы избавиться от этого грузовика. Но получалось только хуже, и в конце концов я его так и оставил — и оказалось, что грузовик почему-то никто не замечает, хотя он занимает полкадра. Такое впечатление, что мозг просто не принимает такую огромную ошибку посреди этого средневекового мира и затушевывает ее.
Был еще проход флагеллантов, где мы даем вертикальную панораму снизу вверх, и в кадр попадает куча коробок из-под камер, накрытая сверху брезентом, — и опять все это остается незамеченным. Или взять ситуацию с саморазрушающейся оружейной мастерской. Когда мы дошли до этой сцены, у нас уже закончились деньги, ее нужно было как-то снять за день. А такие вещи точному планированию не поддаются — в какой-то момент приходится просто стоять и давать указания: «Пол, прокати эту штуку по площадке, толкни вон ту штуку, опрокинь сюда эту ерунду» — и, что самое удивительное, все получается. Эту сцену я особенно люблю, потому что в ней показано разрушение сборочной линии, это моя месть заводу «Шевроле». Но когда снимаешь такие вещи за день, начинаешь понимать, что сойти с рук может все, что угодно. Каждый начинает тебе объяснять, что этого сделать нельзя, того сделать нельзя, что времени не хватает, а ты просто стоишь на площадке и снимаешь кино мультипликационными методами. Если бы снимал такую сцену сейчас, я бы оставил на нее неделю — и она бы стоила диких денег.
