В Париж я вернулся совсем без денег и тут же получил работу у Рене Госинни, создателя «Астерикса», который к тому времени уже редактировал журнал «Пилот»[74]. И вот я живу в гостиничке на Левом берегу, плачу восемь франков в день, сижу у себя в мансарде, на улице зима, а я придумываю шутки про снежного человека, чтобы заработать на обратный билет в Нью-Йорк. Привилегия художника-юмориста: это искусство очень непосредственное и люди его обожают. Моему учителю живописи очень хотелось, чтобы я стал более серьезным художником, но, поскольку карикатуры и смешные картинки вызывали у публики моментальную реакцию, я скатился к карикатуре. Мне нужно чувствовать себя любимцем публики и быть на коне — я знаю, что это плохо, но это так.
За те шесть месяцев, что я провел в Европе, я совершенно подпал под ее очарование. Как бы странно это ни звучало, я думаю, что немалую роль здесь сыграло детство, проведенное в Лос-Анджелесе, и еженедельные походы в Диснейленд — меня очаровывала его красота. В то время в Америке не было ничего выстроенного с большим мастерством и любовью к своему делу, если не брать в расчет миллионеров типа Вандербильта[75] или Херста[76], которые могли возводить для себя замки. Диснейленд же был общедоступным развлечением, сделан был красиво, я его очень любил и постоянно туда ездил.
Разочарование пришло позже, когда в Диснейленде появились реклама и спонсорское финансирование. Рекламу фургонов студии «Бикон» в Старом американском городке еще можно было вынести, но «Американский банк» в Стране фантазий — это уже святотатство. У меня было ощущение, что есть очень четкие правила касательно того, что можно и чего нельзя делать, и, когда во второй половине шестидесятых коммерциализация полностью захлестнула Диснейленд, я ощутил горькое разочарование. И все же для ребенка с безграничным воображением Диснейленд был чем-то реальным и конкретным, сделанным с любовью и настоящей страстью, а не просто ради денег.
Европа тоже была для меня своего рода Диснейлендом, только настоящим и еще более удивительным. Именно во время поездок по Европе я начал осознавать, что с Америкой далеко не все в порядке. Я был определенно против войны во Вьетнаме; расовое неравенство все еще оставалось в то время основной проблемой. Но одно дело критическое отношение к своей стране и совсем другое — необходимость выслушивать европейцев, поносящих Америку на чем свет стоит. Я приехал в Европу и обнаружил, что все эти европейцы абсолютно со мной согласны. Но все равно я постоянно защищал Америку: «Подождите-подождите, вы сейчас рассуждаете о моей стране». Я стал ловить себя на этом и понял: что-то здесь неправильно.
