Он может показать мне свое худшее, и я все равно не отступлю.
— Я всего лишь попросила разъяснений. Меня это вполне устраивает.
Мне просто нужно убедиться, что я держу свой телефон в режиме вибрации, чтобы не беспокоить Джея.
— Не то, чтобы это имело значение. — он задирает свой надменный прямой нос вверх, словно я недостойна взгляда. — Излишне говорить, что я не терплю ошибок. Не явитесь работу, вы уволены. Допустите ошибки, также уволены. Все ясно?
— Да.
— Да, сэр.
Я так сильно прикусываю внутреннюю сторону щеки, что удивляюсь, как во рту не идёт кровь.
— Вы глупы или плохо следуете инструкциям, мисс Адлер?
— Нет.
— Нет, сэр. А теперь скажите это.
В его тоне слышится вызов в сочетании со странным блеском в глазах. В нем нет ничего яркого или блестящего, как в том Дэниеле, которого я знаю.
Этот — садист, сверкающий только с одним намерением.
Унижать меня.
Но к черту его.
Если он думает, что моя гордость помешает мне опуститься низко, то он не знает, насколько толстокожей я стала за эти годы.
— Нет, сэр, — говорю я с холодностью, которой не чувствую.
— Вот как вы будете обращаться ко мне с этого момента. Все ясно?
Я киваю.
— У вас есть голос, используйте его.
— Да, сэр.
Последнее слово застревает у меня в горле, как бы я ни старалась проглотить его.
Этот придурок, должно быть, находит удовольствие в том, что заставляет меня чувствовать себя такой же маленькой, как дохлая муха, прилипшая к подошве его ботинка.
Но это не имеет значения. Я прошла через худшее ради Джея, и я тоже могу это сделать, если постараюсь.
Дэниел может быть худшим боссом, который когда-либо существовал, но я не сломаюсь.
Не после того, как я зашла так далеко.
— А теперь проваливайте и выполняйте свою работу.
Он даже не удостоил меня взглядом, когда развернулся и подошел к окну своего кабинета, из которого открывался вид на Нью-Йорк.
Секунду, всего секунду, я стою и смотрю на твердые выступы его спины. Смотрю, как складки его пиджака обрисовывают контуры широких плеч, когда он засовывает руку в карман.
Я даже не смотрю на его лицо, но один только образ того, как он отвернулся от меня, наполняет меня чувством трепета.
Это снова невидимая линия. Осознание того, что он никогда меня не увидит.
— Ваши ноги тоже не функционируют? Или ваши уши? — говорит он, не поворачиваясь ко мне лицом.
— Нет, — говорю я, затем быстро выпаливаю: — Сэр.
— Тогда почему, черт возьми, вы не уходите? Вы должны были убраться отсюда тридцать секунд назад.
