На озере Великом [авторский сборник] | страница 2

— Он на кухне! — радостно говорил папа.

Мама бледнела, затем взгляд её загорался торжеством:

— Он в кабинете!

Тогда бледнел папа.

— Нет, — говорил я, — он в коридоре!

И тут бледнели мы все трое — несчастье становилось общим.

Пока он охранял только еду, с этим можно было как-то мириться. Ведь и самый здоровенный мосол в конце концов перемалывался его острыми зубами, самая сухая и невкусная корка в конце концов уничтожалась. Но пришла настоящая беда, когда он стал охранять вещи. Он был вороват и таскал всё — от катушки ниток до платяной щётки, от карандаша до свежего номера журнала «Огонёк», от очков до калош. Всё украденное он считал своим и охранял с такой же яростью и упорством, как кость или хлеб. То и дело слышалось знакомое «Р-р-р!», и радость уходила из нашего дома.

Иногда, если украденная вещь была совсем дрянью — пуговицей, кнопкой, бритвенным лезвием или заколкой, — пса удавалось выманить из квартиры свежим куском мяса или обещанием прогулки без намордника. Украденный предмет убирался. Но у щенка была на редкость крепкая память. Возвращаясь домой, он с рыком кидался к тому месту, где оставил своё сокровище, и, не обнаружив его, кусал папу, маму или меня, никогда не ошибаясь в виновнике пропажи.

Однажды он счёл своим солнечный блик на полу столовой и весь день охранял его, продвигаясь вслед за ним наискось комнаты, от окна к буфету. Когда же блик исчез под буфетом, он ещё долго лежал, уткнув нос в пыльную, тёмную щель и недовольно рыча. Но, к счастью, мы обедали на кухне и за исчезновение блика не отвечали.

С каждым днём он наглел всё больше. Он выхватывал вещи прямо из наших рук. Если же нечего было стащить, он объявлял своим пылесос, диван, дверь, помойное ведро, газовую плиту со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Избавление пришло случайно.

Однажды, защищая от посягательства щенка свой завтрак, исчерпав все угрозы, окрики, брань, просьбы и мольбы, мама в смятении зарычала совсем так, как это делал он сам:

— Р-р-р!..

И — о чудо! — щенок поджал хвост и, кося чёрным, в красноватом ободе глазом, робким, крадущимся шагом отошёл к дивану. Когда он опять приблизился к столу, мама зарычала снова — и снова он испуганно и униженно отполз прочь.

Наша домашняя жизнь наладилась.

— Р-р-р! — рычит мама у швейной машинки, охраняя свои катушки, шпульки, мотки шерсти, пуговицы, кусочки материи.

— Р-р-р! — рычу я за письменным столом, чтоб уберечь от внезапного нападения листы рукописи, вечную ручку, резинку и карандаши.