старший сержант.
— Что я им трекну, то они и подпишут, — заверила Инка
Васек.
— Хорошо. Пузырь откуда пришел?
— С сорок первой, — ответил один из надзирателей.
— А кем он там был?
— Нарядчиком.
— А Горячий?
— С третьей известковой, — степенно пояснил ефрейтор и,
не дожидаясь следующего вопроса, добавил, — Горячий вос
питателем там был.
— Как фамилия Горячего?
— Y него штук семь или девять фамилий: Лапшин, он же
Кузьмин, он же Сидоров, — охотно перечислял ефрейтор.
— Игорь запоет у меня! Поджег барак, избил нарядчика и
воспитателя, напал на больных. Не выкрутится! — старший
сержант мстительно улыбнулся. — Товарищ майор доволен
останется.
— Y Игоря рука наверху, — предупредил ефрейтор.
— Не поможет, — уверенно заявил старший сержант. —
Протокол составим — и оперу.
— Другой лепило, может, и горючего не даст, — тоскливо
вздохнул узкогрудый рыжий надзиратель.
— А куда он денется? — презрительно усмехнулся стар
ший сержант. — По одной половине будет ходить? Не даст
горючего, отметелим и в трюм.
— Чего ждем? Прихватим Игоря, — посоветовал ефрей
тор.
— Иди за Игорем. И ты, — приказал старший сержант,
указывая на рыжего. — По-хорошему с Игорем сперва. Не
пойдет — припугните.
— Не волнуйся, — успокоил ефрейтор старшего сержан
та. — Все в ажуре будет.
108
— А ты, — обратился старший сержант к Ваську, — беги
к своим коблам и шумни им об Игоре. Где его кабинет —
знаешь. Канайте туда и Горячего выручайте.
— А вдруг там его нет?
— Наше дело выручать. Ценный человек погибает. Только
без надзирателей не начинайте!
— Будет исполнено, гражданин начальник, — лихо козыр
нула Инка Васек, торопливо покидая вахту.
БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ
Клава и Любовь Антоновна несли Риту. По их учащенно
му дыханию Игорь Николаевич понял, что обе женщины, мо
лодая и старая, выбились из сил.
— Дойдете? — встревоженно спросил он.
— Дойду, — задыхаясь ответила Любовь Антоновна. —
Перевязать... Тимофея Егоровича.
— Некогда. Сейчас прибегут дежурные. Двадцать шагов
осталось. Я загляну в коридор, нет ли надзирателей. — Игорь
Николаевич положил на землю Тимофея Егоровича и бесшум
но, на цыпочках, с легкостью для его фигуры необыкновенной,
побежал к третьему корпусу. — Нет никого, — прошептал он,
