Я увожу к отверженным селеньям. Том 2. Земля обетованная | страница 40




двадцать поселится в глубинке.


— Разрешите я просмотрю историю болезни Петрова.


— Я сам хотел попросить вас об этом... Может, взглянете


на него самого?


— Он спит?


— Наверно, нет. Пятые сутки его кормят с ложки. Днем


терпит, ночью стонет.


— Если вы разрешите, я буду дежурить возле него... лишь


бы благополучно кончилась вся эта история с Гвоздевским.


— Вам нужен отдых, Любовь Антоновна.


— Y меня старческая бессонница. Где он лежит?


— За стеной. В маленькой комнатке.


— Почему не в общей палате?


— В больнице много ссученных воров. Ночью удушат


Петрова, и не найдешь кто. А если и найдут, то убийцу выпи­


шут и назначат комендантом или воспитателем.


Игорь Николаевич и Любовь Антоновна с трудом втисну­


лись в крошечную комнатушку. Любовь Антоновна подошла


к изголовью больного. Возле Андрея сидела пожилая женщи­


на лет сорока пяти. Услышав, что кто-то подошел, она испуган­


но вскинула голову, протерла глаза и сказала охрипшим от сна


голосом:


— Сюда нельзя. Главврач не велел. — Но, увидев у двери


Игоря Николаевича, женщина смущенно потупилась. — Изви­


няйте. Вздремнула. Устала ведь.


— Хотите поспать — садитесь возле двери, — строго заме­


тил Игорь Николаевич.


— Я чтоб поближе... Напиться попросит, вмиг подам.


— Я вас прошу, Вера Кондратьевна, ставить табуретку у


входа. Облокотитесь спиной на дверь, и никто не откроет.


Будут рваться — зовите на помощь.


— Т-с-с, — погрозила пальцем Любовь Антоновна, — он,

кажется, спит.


55


В эту минуту из-под белых бинтов повязки сверкнула


узенькая щель полуоткрытых глаз. Любовь Антоновна часто


смотрела в глаза больных, она видела и предсмертную муку,

и боль, и упрек, и жалобу. Она видела негодование и злобу,

бывает, что больной в последние минуты ненавидит врача за


то, что он не в силах освободить его от жгучей, всепоглоща­


ющей боли. Но никогда она не видела, чтоб кто-нибудь смотрел


на нее с такой затаенной мукой. Глаза Андрея говорили о стра­


дании, но ничего не просили. В них угадывались глубоко спря­


танный гнев и даже вызов, словно Андрей хотел сказать: «Да,

мне тяжело, невыносимо тяжело, но я терплю. Зачем пришли


ко мне? Срывать бинты?» Любовь Антоновна протянула руку


к больному, она хотела поправить одеяло, но Андрей, заскри­