Когда Идрис вывела коня из-за ограждения и передала поводья моему отцу, тот лишь убийственным тоном проговорил, кивнув на нее:
– Первое. Почему она одета в такое платье? Тебе не ясно, что у нее за положение? – взгляд его темно-зеленых глаз точно готов был испепелить меня за непослушание. – Второе. Эта лошадь моя, Амаль, и прежде чем взять что-то мое без моего позволения, подумай, чем это может быть чревато для тебя.
– И чем это может быть чревато? – вспылила я.
– В следующий раз я высеку ее на столбе, – кивнул он на Идрис.
– За что? – я прям чувствовала, как мои слова источают гнев.
– За то, что ее непослушная хозяйка имела наглость дать ей коснуться того, к чему прикасаться нельзя! – гаркнул он в ответ.
– Это к чему прикасаться нельзя? К лошади? Это же всего лишь лошадь! – в эту минуту я чувствовала, насколько он взбешен.
– Я все сказал! И переодень ее! Это приказ!
– Твои приказы на меня не распространяются! – зашипела я. – Я тебе не служанка и не рабыня. Я твоя дочь. И ты мне подарил Идрис. А раз подарил, я сама буду решать, где ей жить, в чем ей ходить и куда!
Мгновение, и отец отвесил мне пощечину. Не ожидая такого, я в ужасе прижала к щеке ладонь и словно застыла в немом ступоре.
– Не смей так разговаривать с отцом, маленькая бестия. Вся в мать. Тот же проклятый гонор, те же властные привычки и своеволие.
– И чем тебе мама не угодила? – заорала я в ужасе, поскольку никогда не слышала таких слов от отца, а уж о том, чтобы он на меня руку поднимал, так вообще речи и быть не могло, а тут вдруг такое.
– Ты меня поняла, – не ответил он на вопрос. – Одевай как хочешь свою игрушку, но все остальное – только по согласованию со мной. Иначе худо будет и тебе, и ей.
Сказав это, он развернулся и, дернув коня за поводья, направился к выходу с территории особняка. Я же в немом изумлении смотрела ему вслед, потирая горящую от пощечины щеку и вытирая покатившиеся слезы.
– Амаль, – прошептала Идрис, положив мне на плечо руку. – Мой отец тоже строг всегда был…
– Это не строг, – хрипло проговорила я. – Здесь что-то другое. Он всегда меня держал в ежовых рукавицах, когда я здесь жила, но вот чтоб так…ударить. Это слишком. Седлай нам лошадей, – взяв себя в руки крикнула я конюшему, который стоял поодаль.
Следующий час я ехала верхом не произнося ни слова. Щека горела огнем, давая понять, что отец даже особо не пытался рассчитать силу, чтобы лишь припугнуть меня. Нет, это был намеренный и жестокий удар с целью причинить боль. Было так странно. Я даже не чувствовала обиду. Нет. Лишь какую-то злость, которая просто испепеляла меня изнутри. Теперь только поняла, почему мама так часто была заплаканной. Она говорила мне всегда, что просто вспоминает какие-то эмоциональные моменты из жизни тех, кому она помогала, поэтому и плачет порой. Но нет, не поэтому. Раз отец так выразился насчет нее, значит и на нее он тоже поднимал руку и увезла меня тетка от него, скорее всего потому, что боялась за меня и она бы ни за что не разрешила мне вернуться, если бы это не был приказ короля. Но за что он мог так ненавидеть мою красавицу-маму, которая так его любила? Или мне так только казалось и мать делала вид, что любит, дабы ее дочь была уверена в том, что семья основана на любви? Тысячи вопросов и ни единого ответа. Тряхнув головой, я приняла решение на днях навестить тетю и задать ей конкретный вопрос, касающийся того, что произошло.
