Гулиа сказал:
— Я немножко не о том: верите ли вы, что у этого народа есть будущее? Что у него может быть, например, своя литература, свое искусство, своя наука?
Алферов казался растерянным.
— Я только прошу откровенно, — говорил Гулиа. — Это важно для меня. Вы же знаете, что я стихи пишу. Я подготовил сборничек и хотел бы его издать.
— Сборник стихов? На абхазском языке?
— Да.
— А может быть, на русском?
— Нет. Во-первых, потому, что русский знаю слабее. А во-вторых, хотелось бы, чтобы народ читал на своем родном языке.
Алферов развел руками и недоверчиво поглядел на Гулиа. У того сверкали глаза, а крепко сжатые кулаки обосновались на краю столика, словно подготовившись к рукопашной схватке.
— Дмитрий Иосифович, — проговорил Алферов, — вы задали мне трудную задачу. Мне бы хотелось подумать.
— Я не тороплю. Дай нам еще кофе и воды похолоднее, — попросил Гулиа кофевара.
— Гм… — проговорил Алферов. — Давайте посмотрим в корень вещей.
— Отлично!
— Сколько тысяч абхазцев? Или говорящих по-абхазски?
— Около ста. Да около тридцати на Северном Кавказе. Да тысяч двести на Ближнем Востоке.
— В Абхазии сто?
— Да, около этого.
— Еще вопрос, Дмитрий: что у них есть, кроме «Букваря»?
— Учебники. Будут сборники стихов, совсем скоро!
— Так. А история есть? Откуда взялись абхазцы? Ведь каждый народ имеет свою писаную историю. Она есть у абхазцев?
— Нет! — отрезал Гулиа, помрачнев.
— Допустим, ее можно составить, но создать литературу? Ее делает не один человек и даже не трое, а десятки.
Этот Алферов говорил вещи неприятные, но в них была своя правда.
Гулиа задумался.
— Я вот к чему клоню: что, если оставить учительское дело и заняться литературой?
— А семья?
— Что семья?
— Чем кормить будете? Да и себя тоже. Вы же не ангел, вам хлеб нужен. Самый обыкновенный, насущный. Нет, Дмитрий Иосифович, бросать школу решительно не советую.
— Значит, оставить всякую мечту о литературе?
Алферов был неумолим, поскольку обещал до конца быть откровенным.
— Да, бросить, — сказал он жестко. — Это игрушка дорогая, вам не по карману. Подумайте сами: малые народности по доброй воле ассимилируются с великороссами. Этот процесс в цивилизованной империи неизбежен. И его всячески следует приветствовать.
— Степан Александрович, — перебил его Гулиа, — только не разговаривайте со мной так, словно мы на собрании истинно русских[1]. Если сто лет тому назад Секвойя составил азбуку для индейцев-геронов и просветил их, коих значительно меньше, чем абхазцев, то не понимаю, почему отказываться нам от собственного языка и литературы. Разве петь собственные песни на собственной земле не высшее благо?
