Ясно же, что дальше. И так будет с каждым, кто с купеческой расчетливостью попытается подсчитать дебет и кредит, вступая в литературу. Для настоящего литератора существует только одна графа — графа «Издержки». И больше ничего. Ибо литература — это своего рода голгофа. Здесь ежедневно, ежечасно приносится жертва. Формулируя эти мысли, Гулиа писал почти через сорок пять лет: «Дело… не в материальной обеспеченности. Я никогда не слыхал, чтобы литератор пускался в трудное литературное плавание ради заработка. Невозможно учесть издержки на этом поприще, если иметь в виду, что даже самый средний литератор расплачивается за неудачи ценою своей души и сердца. А подобные вещи, как это должно быть ясно, не измеряются деньгами». (Недавно я прочитал такие строки Уильяма Сарояна, напечатанные в журнале «Атлантик»: «Великое стихотворение не может быть оценено никакими деньгами никакой страны…», «Деньги можно только дать поэту, если он согласится их принять…»)
Время идет. Надо решать, как быть, надо выбирать дорогу в жизни, чтобы твердо идти по ней, чтобы никогда не сворачивать в сторону, на менее опасную и менее трудную.
Я думаю, что в одну из таких минут жребий был брошен. Недурно убедиться в верности принятого решения, и Дмитрий Гулиа хочет посоветоваться. Впереди, по-видимому, скорая женитьба, поэтому не следует откладывать дела в долгий ящик. Слава богу, уже тридцать шесть — требуется полная ясность…
Да, надо посоветоваться. И может быть, даже не с одним человеком. Начать хотя бы с Алферова. У этого много скепсиса в отношении всего, что не касается его прямых обязанностей. Вообще говоря, недурно выслушивать мнения, которые идут поперек твоим. И довольно-таки противно, когда человек, учуя твое желание, изо всей мочи поддакивает тебе… Итак, решено, сначала — Алферов.
Гулиа попросил его о встрече, и они условились выпить кофе в одной из многочисленных кофеен. (Удивительно, город Сухум с тех пор вырос по меньшей мере раз в двадцать, и ровно на столько же уменьшилось количество чайных, кофеен, кондитерских, ресторанов. Не стало уютных духанов. Их еще застал Есенин в начале 1925 года. Он писал: «В сухумском духане потрогать приехал чужую лазурь». Наверно, это был последний духан.)
В кофейне, как обычно на Востоке, было шумно и людно. Можно было «опьянеть» от одного лишь кофейного духа необычайной густоты. Новички чувствовали себя здесь словно в курительной опиума: у них кружилась голова и учащенно билось сердце. Ну, а для любителей кофе это был сущий рай. Они просиживали здесь часами, а в воскресенье — почти весь день.
