Джессика замерла, ощущая, как её нижняя челюсть медленно опускается вниз.
– То есть, ты хочешь сказать, что я ещё маленькая, чтобы рожать детей, что меня будут мариновать в этой колонии до какого-то определенного срока, а потом используют по назначению?! – выдавила она.
– Только не нужно всё омрачать и утрировать, ладно? Никто тебя здесь обижать не собирается. Я не хочу, чтобы мать моего ребёнка была малообразованной малолеткой. Я даю тебе время, чтобы ты поняла кто такие ликаны. Что они тоже умеют радоваться, увлекаться, любить, что они тоже могут чувствовать боль, могут грустить и надеяться. Что по большому счёты мы ничем не отличаемся от людей, потому что мы тоже люди. Ты будешь готова, когда будешь всё это знать и понимать, и когда будешь видеть своё будущее рядом с ликанами.
– И сколько, по-твоему, должно уйти на это времени? – шепотом произнесла Джесс, с ужасом думая о том, что жизнь, которую она вела раньше – уже больше никогда с ней не пересечется.
– Лет пять минимум.
Не шевелясь, она смотрела на него своими распахнутыми глазами, которые темнели с каждой секундой всё больше.
– Пять лет?! Ты будешь ставить надо мной эксперименты целых пять лет?! Знаешь что, может в мои почти девятнадцать мне мало что известно о ликанах, но моя интуиция подсказывает, что это не единственные названые тобой причины! Ты хочешь, чтобы я поняла ликанов, но тебе никогда не понять, что значит быть жертвой! Потому что я не хочу здесь быть сейчас, и не захочу потом!
– У тебя нет выбора.
Но Джесс уже неслась в комнату, в которой себя обнаружила, с гневом и отчаяньем хлопая за собой дверью. До самого рассвета, она сидела на полу перед камином и смотрела на огонь, пытаясь не выплеснуть наружу такое же бушевавшее пламя у неё внутри.
«Вот и всё. Это мой пожизненный срок. Я больше никогда не увижу маму, не поеду в Испанию, не смогу строить планов на будущее. Потому что … за меня его уже расписали. Ничего не совершив – я стала заключенной без права выбора. Я ненавижу этот ген альфы! … Я не смогу. … Он просто не знает, что я не смогу»
Его дом стоял на берегу озера. Слева начинался лес, а с двух других сторон участок укрывался за высоким забором. Из окна своей комнаты Джесс могла видеть озеро и небольшой причал. Видимо в теплое время года здесь пользовались лодками, чтобы перебраться на другой берег. Но сейчас озеро замерзло, сверкая на солнце, как огромное блюдо.
До неё донеслись голоса. Кажется, двое мужчин спорили, по очереди перекрикивая друг друга. На минуту Джесс задумалась, сколько же ликанов живет в этом доме вместе с Дэвидом, но потом желание знать это – бессильно оборвалось. Разницы было никакой. Потому что её положения это никак не меняло. Безнадежность положения стопудовым якорем висела у неё на груди, лишая всяких желаний. И вдруг, совершенно случайно Джесс вспомнила отца. … Ей было девять, на день рождения родители подарили ей роликовые коньки, которые она выпрашивала у них уже целый месяц. Потому что Линда и Розали умели кататься, а она сидела в стороне и скрипела зубами от зависти. Эти ролики уже снились ей ночами. И наконец, она их надела! Ноги непослушно разъезжались, папа смеясь, держал её за руку. А она злилась на дурацкие коньки, которые были не совместимы с её координацией. Потому что ей нужно было кататься сразу, а не терпеть эти мучительные неудачи и падения, потому что она всегда и везде хотела быть лучшей. Она психовала, и уже была готова почти сдаться, … тогда папа заглянув ей в глаза и встряхнув за плечи, серьёзно произнес – «Никогда не сдавайся, Джессика! Ты можешь! Наберись терпения и пробуй снова! Сдашься – перестанешь себя уважать! Чем сильнее воля – тем значимей поступки!» Отец привил ей волю к победе. Она научилась-таки кататься на роликах, но через полгода отца не стало. Он свой бой проиграл.
