Домой я возвращаюсь рано утром. Иду в комнату на первом этаже.
— Глеб! — окрикивает меня отец. — Зайди ко мне! Зевая следую за ним. Отец выглядит рассерженным, меряет кабинет широкими шагами, заложив руки за спину. — Скажи, ты зачем женился?
— Ты знаешь. Потому что ты так велел.
— А для чего?
— Тебе нужен был внук.
— Вот именно! — он угрожающе трясет в воздухе указательным пальцем. — А как это случится, если ты свою жену не видел со времён первой брачной ночи. Я недоволен тобой, — я не понимаю, зачем ему потребовался внук так срочно. Горит что ли?
Я не готов стать отцом. Да что там! Я и жениться не был готов и вряд ли когда то захотел бы.
— И где та шатался всю ночь? По бабам шлялся? — отец говорит это и его поводит. Лицо побледнело он прикрывает глаза и хватается за край стола.
— Отец? Что с тобой? — я подбегаю к нему и придерживаю за локоть. Он машет рукой.
— Не стоит. Все нормально. Впервые вижу что отцу плохо. Для меня он как титан, его не способно убить время. Он и мой дядя Рогволод единственные кто победил смерть. Им больше четырех тысяч. Ни один оборотень столько не прожил. Для меня они как чудо. Неужели это конец?
— Сегодня мы идём на важный прием. Приготовь фрак, — он выходит бормоча себе под нос: — Время выходит. Нужно поторопиться.
Я прокручиваю слова отца, не понимаю о чем он. Очередная тайна, о которой он, конечно же, не расскажет.
Я вспоминаю то, что говорила Олеся. Как тогда она точно попала в самое больное место. Отец приказывает, а мы выполняем. Я никогда не видел от него тепла, любви, человечности. Разговоры по душам — это просто не про нас. Мы с Миланой, моей сестрой, из кожи вон лезем, чтобы заслужить его одобрение. Но все тщетно.
Горечь остаётся на языке, а грудь сдавливает понимание, что мы лишены чего-то важного, того, что есть у простых людей.
Я вспоминаю сцену, которую застал на кухне. Наш слуга, Константин, сидел за столом со своим сыном. Тот рассказывал ему о том, сколько поймал рыбы. С ним Константин преображался. Он светится от гордости за сына и с любовью треплет его по голове. От моего отца такого не дождешься. Сколько бы не старался ему угодить.
Я надеваю белую сорочку. Накрахмаленные воротник трёт кожу, беру шёлковую галстук-бабочку, когда в комнату заходит Константин.
— Позвольте? — киваю. Константин повязывает бабочку на шее. — Вы идете один? Без жены? — чтобы снова слушать перешептывания и смешки за спиной?
— Один, — застегиваю белый пикейный жилет на три дорогих пуговицы, под пытливым взглядом Константина.
