— Я могу сама справиться с ребенком, — произношу.
— Можешь, но мне бы хотелось, чтобы ты немного отвлекалась, отдыхала, посвящала время себе. Твоя любовь к сыну безгранична, я понял это, когда ты отказалась отдавать его няне.
Я дергаюсь, как от звонкой пощечины.
— Так это была проверка?
— В каком-то роде да, но я действительно думал, что ты отдашь Родиона и дождешься, когда тебе расскажут, почему ты здесь.
Я не могу поверить своим ушам.
Он проверял меня?
Он! Меня! Проверял!
Сразу, как похитил, решил устроить тест на профпригодность?
Понять, подходит ли ему такая мама для сына и за что он заплатил?
Проверить, так сказать, покупку в работе?
Злость начинает съедать меня изнутри. Я хочу высказать ему все, что думаю, поднять со стола бокал с чем-то красным и плеснуть ему в лицо, молча наблюдая за тем, как янтарная жидкость стечет по лицу и пропитает белоснежную рубашку.
Кажется, от одной мысли об этом мне становится легче, потому что я все еще сижу, а рубашка Адама все еще белая.
— Я знаю, о чем ты думаешь, но поверь, я должен был понять, что ты за человек.
— Тебе не кажется, что это нужно было делать до того, как ты отсыпал свой генетический материал в пробирку?
Сказав это, я молча наблюдаю за реакцией мужчины. Его взгляд темнеет, одна рука сжимается в кулак, а еще это выражение глаз… я даже зажмуриваюсь.
Это нереально.
Нет.
Я отворачиваюсь, прячу взгляд, утыкая его в тарелку и слышу шорох сбоку.
— Я хотел бы по-другому, — вдруг говорит он, — но получилось так, как получилось. Изменить ничего нельзя, да и не хотел бы я менять, — его признание звучит так странно, что я сжимаю руки в кулаки крепче.
Что значит, не хотел бы?
Ему подошла я в качестве матери ребенка?
Он увидел, как я бережно отношусь к малышу, как защищаю его, и понял, что лучше матери не найти? Или есть что-то, о чем он не говорит?
— Свидетельство о рождении Родиона не сделано, верно?
— Нет, Андрей не успел и…
Адам смеется, и снова я улавливаю в нем что-то знакомое. Отголоски из прошлого семилетней давности. Я почему-то вспоминаю Тимура, хотя они совершенно не похожи. Ни внешностью, ни характером, ничем, но рядом с Адамом я начинаю вспоминать то, о чем запрещала себе думать столько лет.
Я вдруг вспоминаю Алису и ее нерожденного ребенка. Помню, как врачи боролись за его жизнь, сколько бессонных ночей я провела в больнице в надежде, что малышка выкарабкается. Что от Алисы и Тимура, от двух безумно близких мне людей, останется хотя бы Машенька, но нет.
