Старик расплатился, чай подали.
Сон мотнул головой, улыбаясь этой фантазии и отошёл от стойки. Почему-то решил, что лучше не заговаривать с этим стариком — не к добру такие знакомства в начале пути. А может — и к добру. Но не сейчас.
«Рано, — сказал себе парень, — рано тебе пускаться в отрыв».
Он бросил последний взгляд в сторону возможного знакомого — тот всё так же сидел, улыбался и пил кофе. На этом их так и не начавшийся разговор закончился.
Сон вышел на перрон, сливаясь с толпой.
Странное чувство — слияние с толпой. Будто ты механизм какой-то огромной машины или капля в океане сознаний, и в то же время чувствуешь себя безумно одиноким, никому не нужным созданием. Которое можно раздавить, сокрыть, унизить — и ведь никто не заметит и не вспомнит о тебе. Люди говорят, что они боятся одиночества. Но стоить их поместить в толпу, как сердца их съёживаются, а тела — дрожат. Подчиняясь неведомым импульсам, они начинают плыть по общему течению, теряя свою индивидуальность, становясь единой массой. В толпе все едины в своём одиночестве.
Но с течением времени толпа на перроне редела. Поезд прибыл давно, и люди уже успели покинуть его, встретиться со своими друзьями, знакомыми и спешили покинуть вокзал. Тем временем накатывалась новая партия. Погрузятся — и уедут. И так — тысячи, каждый день.
Сон остановился у статуи отца Фёдора. Улыбнулся в ответ на вечную безмолвную улыбку этого доблестного попа в фуражке и с котелком в руке.
— Эх, падре-падре, — вздохнул парень, садясь в ногах у статуи и снимая походную сумку, — исповедуй душеньку мою бренную.
Он не боялся говорить всё это вслух. Всё равно никто не услышит. Всем всё равно, так что можешь просить что угодно у кого угодно. А лучше всего — говорить правду. Мир до того привык лгать, что правде просто не поверят — и это только на руку. Легче жить, когда не верят твоей правде, чем довольствоваться своей же ложью.
— А если и исповедаю?
Сон поднял голову. Сверху вниз на него смотрела девушка, семнадцати-двадцати лет на вид.
Юный, уже распустившийся цветок. Тёмные ядовито-зелёные волосы, немного восточные черты лица, беззаботная улыбка. В зелёном вязаном свитере и джинсах, с рюкзаком через плечо.
Не дожидаясь ответа, она села рядом на плитку, достала из кармана пачку «Captain Black» и простенькую зажигалку. Щёлкнула. Затянулась.
— «Что легче сказать: прощаются тебе грехи твои, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — сказал Он расслабленному. — Тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. — И он тотчас встал перед ними, взял, на чём лежал, и пошёл в дом свой, славя Бога».
