Он молчал. Это молчание работало на мне негативно. Моя уверенность рассыпалась внутри, а серое вещество в моей голове таяло и разливалось, словно вода.
— Не влезай в дела своего отца в столь юном возрасте. Лишишься будущего, — грубо отрезал он, посылая этим суровым голосом вибрации по моему телу.
Я застыла, а к глазам напросились нежелательные слезы. Мужчина отвернулся от меня и снова зашагал вперед. Его люди оживились и расселись по своим машинам. Наши ворота автоматически открылись и черные машины покинули наш двор. Ворота закрывались, и я могла видеть, как темные пятна исчезают из-под моего пристального расплывчатого взора, а на смену им пришла серая стена ворот.
Я сжала в кулаках ткань своего белого платья и первая капля слезы с моей щеки упала на мой кулак, оставляя теплый след на коже. Мурашки с момента его слов не покидали мое тело, поскольку я продолжала эхом слышать их в своей голове. Сердце билось в конвульсиях, а тело дрожало как на морозе.
Ощутив на своих плечах теплые руки отца, я вздрогнула.
— Элла, я же просил быть в спальне, — мягко подметил папа каким-то отчаянным голосом.
Я медленно повернула к нему лицо, смотря на него снизу-вверх. Мне кажется, или у него добавились морщины на лбу?
— Папа, кто эти люди? — взмолилась я, не сдерживая слезы горечи, вызванные не только словами незнакомца, но и не простой участью нашей семьи.
— Они те, от кого люди всегда должны держаться как можно дальше, — отец выпрямился и закинул руки за спину, смотря куда-то вдаль. Мне кажется, он провалился в свои воспоминания.
— Тогда почему ты не придержался этого наставления? — сдавленно спросила я.
Папа тяжело вздохнул и опустил голову. Кажется, воспоминания у него не очень приятные. Как бы я хотела залезть в его голову и утешить. Облегчить тяжкую ношу на его груди, разделив хотя бы надвое и принять на себя одну половину.
— Пойдем в дом, — только и сказал он, помогая мне подняться.
Вместо того, чтобы пойти в дом, я рывком прижалась к отцу и крепко обняла его, утыкаясь мокрым лицом в его широкую грудь. Папа принял мои объятия и сильнее прижал меня к себе, опираясь щетинистой щекой в мою голову. Из меня так и нарывались выйти громкие рыдания, но я всеми силами сдерживала их. Они содрогали мою душу и втыкали кинжалы в мое сердце. Эта боль была физической.
Моя семья — это все, что у меня есть. Иметь ее для меня — это как дышать свежим воздухом и чувствовать жизнь.
— Я люблю тебя, пап, — пробубнила я в его грудь, которая уже была мокрой от моих слез. — Обещай мне, что никогда не бросишь меня, — отчаянно потребовала я.
