Да, в гимнастерке, да, с тремя «кубарями» в малиновых петлицах.[2] Но это был я! Темные волосы, зачесанные назад, как у меня, и форма ушей такая же, и носа, и губ! Те же глаза, те же упрямые складки в уголках рта. Даже родинка на левой щеке присутствовала!
И, как контрольный выстрел, надпись под портретом, большими четкими буквами: «Антон Иванович Лушин». Мои «паспортные данные»…
Джинсовая бабушка подняла на меня глаза. Страшно побледнев, она пошатнулась, роняя фотографию. Одной рукой поймав ламинированный снимок, другой я подхватил старушку.
— Это не он! — ляпнул сдуру. — Это не я!
— Тося… — жалобно простонала бабушка. — О, господи… Вы до того похожи на Тосю! Копия просто!
— Да уж! — буркнул я, мрачнея.
Мы продолжили путь, чтобы не мешать «однополчанам», а охавшая старушенция отобрала у меня портрет.
— Как вы себя чувствуете? — покосился я на нее, с трудом собирая мысли обратно в опустевшую голову.
— Нормально… — боязливо вздохнула бабуська — не кольнет ли сердчишко. — Позвольте… Сколько вам лет?
— Двадцать семь, — не стал я скрывать.
— Надо же… — горестно покачала головой моя нечаянная спутница. — Антону было двадцать восемь в сорок втором… Он погиб через неделю после своего дня рождения.
«Все чудесатее и чудесатее…», — подумал я, и кисло поинтересовался вслух:
— Антон родился в июле?
— Да, девятнадцатого числа, — мелко закивала старушка. — Он как раз училище заканчивал, военно-политическое, и ко мне забежал на каких-то полчасика. Я заварила чаю, Тося выложил, как пирог, полбуханки настоящего хлеба — душистого, теплого еще… Да, это был праздник!
— Антон — ваш жених? — осторожно поинтересовался я, чувствуя, что безумие уже рядом, за спиной, жарко дышит в затылок.
— Ах, что вы, что вы! — всплеснула бабуся худыми ручками, махнув портретом, словно опахалом. — Он мой брат! — и затрясла головой: — Ох, ну до чего же вы похожи, сил нет!
— Все куда хуже, — криво усмехнулся я. — Простите, как вас величать?
— Дарья Ивановна Стоцкая, — церемонно представилась сестра «двойника». — Лушина — моя девичья фамилия.
— Все куда хуже, любезная Дарья Ивановна, — медленно заговорил я. — Меня тоже зовут Антон Иванович Лушин, и я родился девятнадцатого июля.
Стоцкая прикрыла рот ладошкой.
— Так не бывает… — пролепетала она растерянно.
— Я тоже так думал, — невесело хмыкнул я. — До сегодняшнего дня. А какие-нибудь особые приметы были у вашего брата? Ну, там, шрамы или татушки?
— Татушки? — растерялась старая. — А-а, татуировки! Да-да-да! Тося еще в школе наколол себе вот здесь, на левом предплечье имя «Катя». Потом, правда, он едва мог вспомнить эту свою первую пассию, но память осталась на всю жизнь… Жизнь, да… — вздохнула она. — А! И еще у Тоси был страшный шрам на ноге, ниже колена — в детстве сильно поранился косой.
