И я до сих пор не знаю, что было хуже всего в шестнадцать лет: начинать жизнь с нуля, понять, что все святое в этом мире так же продажно, как и грех, или обзавестись опекуном при живом семействе?
Но так уж вышло, что для родителей мы никогда не были любимыми детьми. В Артуре уже было все, что хотели они и наш дед. Порядочный, усидчивый, умный и очень способный, не то что близнецы с гиперактивностью и вечным неудом за поведение.
Второй час ночи, а сна ни в одном глазу. Действие обезболивающего закончилось, и я буквально ощущала, как по щекам расползался синяк. Очень тихо и медленно, чтобы не разбудить Тайлера, сопевшего у меня под подушкой, я сползла с кровати и выглянула в коридор. Из-за приоткрытой двери Адриана слышались приглушённые звуки работавшего телевизора.
Я быстро прошлёпала к нему в спальню и нырнула под одеяло, свернувшись в клубок у его плеча.
— Снова кошмары снятся? — Шепнул Адриан, прижимая меня к себе.
— Нет, они снова происходят в нашей жизни, — отозвалась я.
— Он больше тебя не тронет, я обещаю.
— Значит огребать будешь ты?! Нет, я этого не позволю!
— Агатик, не волнуйся, с нами обоими все будет хорошо.
Он мне врал. Я знала. Он тоже.
— Кому же теперь мы можем верить? Скольких ещё он подкупил? Все будет, как тогда? Люди третьего десятка так же подкупны, как и в 16?
— Думаю, они всего лишь стоят дороже, — задумчиво отвечал Адриан, но я почувствовала, как напряглось все его тело.
— А наш опекун? Матвей Лукич, он ведь так добр к нам… если Артур и его тоже…
— Нет. Думаю, отец Макса наша единственная надежда выбраться из всего этого дерьма.
— А… Макс?
— Я надеюсь, что нет.
Но я все равно почувствовала, как горячие слёзы обожгли мне глаза. Оказалось, терять близких людей в 21 куда тяжелее, чем в 16. Потому что больше нет ощущения, будто все тебе по плечу, а все лучшее ещё впереди. Каждый новый год жизни только наматывает на сердце воспоминания и ощущения, делая его куда уязвимее. Мы начинаем бояться одиночества куда сильнее, чем в 16. Начинаем чувствовать предел той боли, которую готовы пережить, прежде чем примем решение не чувствовать ничего. Пока не захлопнем двери в наши сердца и не превратимся в бездушных взрослых, которые просто устали терять и оплакивать свои потери.
Адриан провёл перебинтованной рукой по моим волосам и поцеловал в лоб.
— Завтра мы поедем к Матвею Лукичу, поговорим и выясним, что нам делать. А сейчас спи, ладно? Я прослежу, чтобы никто не лез в твои сны, — прошептал он.
