Гости с Двины [авторский сборник] | страница 10

— Чужих ребят печалуешь, а о своём доме нету печали!

Мужская сряда недолгая. На рассвете кричала гагара, плакали жёнки. Дружина взошла на корабль. У каждого лук со стрелами, копьё и оскорд — булатный топор. Кирик благословил путь. Отворили парусы, и пособная поветерь — праматерь морская — скорополучно направила путь.

Не доведя до Звериного острова, прабаба-поветерь заспорила с внуками — встречными ветерками. Зашумела волна. А молодая дружина доверчиво спит. Кирик сам у руля. И была назавтра Олёше година.

Студёное море на волнах стоит, по крутому взводню корабль летит. И Кирик запел:

В том часе покрыла волну чёрная тень варяжской лодки. И варяги кричат из тумана: [3]

— Куры фра? Куры фра?[30]

Кирик струбил в корабельный рог грозно и жалобно. Дружина прянула на ноги. И тянут лук крепко, и стреляют метко. Поют стрелы, гремят долгомерные[31] копья. Кирик забыл тоску и отдал сердце в руки веселью. Зовёт, величает дружину:

— Мужи-двиняне, не пустим варягов на Русь! Побьёмся! Потешим сердца!

Корабли сошлись борт о борт, и двиняне, как взводень морской, опрокинулись в варяжское судно. Песню радости поёт Кириково сердце. Блестит булатный оскорд. Как добрый косец траву, косит Кирик вражеские головы…

Но при последнем издыхании варяжский воевода пустил Кирику в сердце стрелу…

Красное солнце идёт к закату, варяжское трупьё плывёт к западу. Сколько двиняне празднуют о победе, о богатой добыче, друга столько тужат о Кирике. Он лежит со смертной стрелою в груди, весел и тих. На вечерней воде стал прощаться с дружиной:.

— Поспешайте на Русь, на Двину, с победною вестью. Оставьте меня и варяжское судно в благодарную жертву Студёному морю.

И дружина, затеплив по бортам жертвенной лодьи воскояровы свечи, с прощальною песней на своём корабле убежала на Русь.

В полночь вздохнуло море, затрепетало пламя свечей, послышался крик гусиный и голос Олёшин:

— Здрав буди, Кирик, брате и господине!

Ликует Кирик о смертном видении:

— Олёшенька, ты ли нарушил смертны оковы? Как восстал ты от вечного сна?

Снова пронзительно вскричали гуси, затрепетали жертвенные огни, прозвенел Олёшин голос:

— Я по тебя пришёл. Сильнее смерти дружная любовь.

Две тяжкие слезы выронил Кирик.

— Люто мне, люто! Я нарушил величество нашей любви…

В третий раз гуси вскричали, как трубы сгремели, колыхнулось пламя жертвенных свечей, и Кирик увидел названого брата. Глядят очи в очи, устами к устам. И голос Олёшин что весенний ручей и свирель: