34. Так как я упомянул о монахах и знаю, что ты охотно слушаешь о том, что касается святости, то останови не надолго свое внимание. В Египте три рода монахов. Первый — киновиты, называемые у туземцев «саузы»; мы можем назвать их совместно живущими. Второй — анахореты, живущие по одному в пустыне и называемые так потому, что уходят далеко от людей. Третий — так называемые ремоботы, угрюмые, неопрятные; они исключительно, или преимущественно, находятся в нашей стране. Они живут по два, по три вместе, но не более, и живут по своему усмотрению и своими средствами; а из того, что они зарабатывают, вносят часть в складчину, чтобы иметь общий стол. Живут же они по большей части в городах и замках; и как будто должно быть священным их ремесло, а не жизнь, — что бы они ни продавали, все стоит дорого. Между ними часто бывают ссоры, потому что, живя на своем иждивении, они не терпят подчинения кому бы то ни было. Именно они чаще всего спорят из-за постов, дела домашние делают предметом тяжб. Все у них вычурное: рукава широкие, как кузнечные меха, сапоги, грубейшая одежда, непрерывные вздохи; они часто посещают девиц, поносят священнослужителей; а когда настает праздничный день, то пресыщаются до рвоты.
35. Оставим же их, как какую-нибудь заразу, и перейдем к тем, которые во множестве живут общинами и называются, как мы уже сказали, киновитами. Первое условие у них — повиноваться старшим и исполнять все, что бы они ни приказали. Они делятся на десятки и сотни, так что у десяти человек десятый — начальник; а сотый имеет под собою десять начальников. Живут они отдельно, но в соединенных между собою кельях. До девяти часов, как положено, никто ни к кому не ходит, исключая упомянутых выше начальников; так что если кого-нибудь обуревают мысли, то он утешается их советами. После девяти часов сходятся вместе, по обыкновению поют псалмы, читают Писание. По окончании молитв, когда все сядут, тот, кого они называют отцом, встав посредине, начинает беседу. Во время его речи бывает такая тишина, что никто не смеет взглянуть на другого, никто не смеет кашлянуть: плач слушателей служит похвалой говорящему. Тихо катятся по щекам слезы, и скорбь не прорывается даже стоном. Когда же он начинает вещать о царстве Христовом, о будущем блаженстве и о славе, ты увидишь, как все слушающие сдерживают дыхание и поднятые к небу их глаза как бы говорят про себя: «Кто дал бы мне крылья, как у голубя, я улетел бы и успокоился!» (Пс. 54, 7). Затем собрание оканчивается, и каждый десяток со своим старшим отправляется к столу, за которым и прислуживает чередуясь по неделям. Во время еды нет никакого шума; никто не разговаривает. Питаются хлебом и овощами, которые приправлены одной солью. Вино пьют только старики; для них и обед готовят общий с отроками, чтобы поддержать преклонный возраст одних и не препятствовать раннему росту других. Затем встают разом и, пропев гимн, расходятся по кельям.
