- Джим, ты как прошел мимо Сливового мыса, когда подымался?
- Да я там был ночью и прошел так, как мне посоветовали ребята с "Дианы"; вышел ярдов на пятьдесят выше свай, у ложного мыса, держал на хижину под Сливовым мысом, пока не обошел отмелей, где на четверть меньше двух, затем вышел на середину, чтобы пройти средний перекат, и держал так, пока не миновал старый тополь с большим суком у излучины, потом привел корму на тополь, а нос по мели за мысом. Прошел шикарно - девять с половиной.
- Пересек прекрасно, не правда ли?
- Да, но на верхнем перекате сильно сносит вниз.
Тут заговорил другой лоцман:
- Я прошел ниже, и тем не менее получше этого; начал от ложного мыса, метка - два, обогнул вторую мель против большой коряги в излучине - и имел две без четверти.
Один из нарядных гостей заметил:
- Не хочу, конечно, сказать, что ваши лотовые виноваты, но, мне сдается, что для Сливового мыса этот уровень воды вовсе неплох.
Все одобрительно закивали головами, когда эта спокойная шпилька, направленная в хвастуна, попав по адресу, заставила его "заткнуться".
И такие разговоры и споры шли без конца. А у меня в мыслях все время вертелось: "Ну, если верно все, что я слышу, мне придется не только зазубрить названия всех городов, островов, излучин и прочих мест, но надо будет еще завести теплые, дружеские отношения с каждой старой корягой, с каждым старым тополем и с каждой невзрачной сваей - словом, со всем, что украшает берега реки на протяжении тысячи двухсот миль. Больше того, мне надо будет точно знать, где все эти штуки торчат в темноте, если только у наших гостей нет глаз, пронизывающих темноту на две мили вперед; мне захотелось послать лоцманскую профессию ко всем чертям, и я пожалел, что вообще взялся за это дело.
В сумерках мистер Б. три раза ударил в большой колокол: сигнал "причалить к берегу". Капитан вышел из своей каюты и вопросительно посмотрел на лоцмана; мистер Б. сказал:
- Мы здесь должны остановиться на всю ночь, капитан.
- Хорошо, сэр.
И все. Пароход подошел к берегу и стал к причалу на всю ночь. Мне страшно нравилось, что лоцман мог распоряжаться как ему вздумается, не спрашивая разрешения у такого важного капитана. Я поужинал и сразу лег спать, обескураженный всем, что пришлось видеть и пережить за истекший день. Все мои записи были бессмысленным набором ничего не значащих названий. Просматривая их днем, я вконец запутался и надеялся отдохнуть от них во сне. Не тут-то было: эти названия вертелись у меня в мозгу всю ночь в яростном, непреодолимом кошмаре.
