С тяжёлым сердцем она вышла наружу, ожидая увидеть что-нибудь вишнёвое, но на бордюре нагретой солнцем мостовой – прямо против дверей церкви – сидел Мореход.
***
Они обедали в маленьком ресторане, на веранде, увитой плющом. Играл джазовый оркестрик. На красных плитах мощёного булыжником двора танцевали маленькие дети и важно расхаживали павлины. С веранды открывался потрясающий вид на море. Море здесь видно вообще отовсюду: оно – неотъемлемая и, наверное, самая значимая деталь этой жизни.
– Теперь у нас будет ребёнок, – сказал он. – Ведь мы любим друг друга, а ребёнок – квинтэссенция любви. Лишь новая жизнь придает ей смысл…
Ароматная, чуть горьковатая жидкость обожгла ей горло. Она осторожно поставила горячую чашку на стол, стараясь, чтобы не дрожали руки.
– Что-то не так? – встревожился он.
Оркестр в углу замолчал – просто передышка, но ей возникшая пауза показалась зловещей. Она беспомощно оглянулась по сторонам: вишнёвая ливрея была бы очень кстати!.. Её взгляд приковала искрящаяся поверхность моря. Она смотрела на неё так долго, что перестала различать окружающее, и лишь тогда, почти ослепнув от ярких бликов, – чтобы не видеть его глаз, тихо сказала:
– Я не могу иметь детей. Понимаешь… – и неожиданно почувствовала, как с плеч сползла гора, – она и не подозревала о её существовании!
Не подозревала о том, что между ними существует недосказанность, грозящая перерасти в обман. И теперь ей стало легче.
Его глаза покрылись ледяной коркой:
– Не можешь или не хочешь?..
– Я хочу! Но…
И тут же всё вернулось: его улыбка, солнечный день, голубая даль, незатейливая мелодия. Они взяли катер и отправились в маленькую пустынную бухточку. Город остался позади.
– Пусть дитя родится в море, – сказал он, – и тогда оно никогда не причинит ему зла.
Начался прилив. Он держал её за руку, вода доходила им уже до плеч.
– А если у меня не получится?!.
Он улыбнулся в ответ, и сказал:
– Здесь всё получится. Лишь бы ты захотела… А как тебе киты?..
Это выглядело фантастически: синяя толща воды, пронизанная косыми зеленоватыми лучами, уходящими вниз, в тёмную бездну, а вверху – серебристая плёнка поверхности. И в этой синей толще парили огромные чёрные животные…
Она даже не почувствовала боли. Новорожденный ткнулся носом в её бок, и тут она увидела вокруг других: гиганты, приплывшие из неведомых далей, пели гимн во славу чуда рождения!
Потом она лежала на тёплом песке, солнце таяло в море, и оранжевое растекалось по синему. Поодаль потрескивал бледный костер. Малыш тихо посапывал на руках у Морехода, и тот с нежностью всматривался в крохотное личико, – какие мысли обуревали его?.. А она смотрела широко раскрытыми глазами в высокое небо, и по щекам её катились слезы. Она плакала от счастья, ибо до сих пор, оказывается, не знала – какое оно!– и чувствовала, будто растворяется в этом небе, в этих закатных лучах, в этом песке… И на память пришли слышанные когда-то слова: "…снизошла благодать Божия…"
