И тогда она решилась: побежала вниз на улицу и, остерегаясь машин, направилась в порт. Меж тёмных пакгаузов она разыскала место, где обычно сидел сторож, но ни его, ни Уголька там не было. Не было в порту и крана. Муха постояла на пустом причале, под которым плескалась чёрная вода, и напрямую — через горы угля и щебня, через песок и раскатившиеся брёвна — побежала к мастерским. Она добралась до них, когда начал брезжить рассвет. Смутно темневшую громадину стрелы, горящую на её верхушке лампочку она увидела и узнала издалека. Муха взбежала по знакомому трапу на палубу, радостно обнюхала знакомые предметы.
— Муха? Ты откуда это взялась? — удивился вахтенный матрос. — Ах ты, псина, не забыла своих? — Он приласкал собаку и открыл ей дверь в тёплый, мягко освещённый ночным дежурным светом коридор, — Ну иди, иди, друг-то твой Гошка стосковался, поди…
До сих пор Муха живёт на плавучем кране. Развлекая в часы досуга матросов, она скрашивает их нелёгкую судовую службу на далёкой Камчатке.
Летними вечерами далеко разносится над тихой водой бухты её звонкий, беззлобный лай.
Что везут люди с Камчатки?
Оленьи рога, аккуратно забинтованные, чтобы не ушибить кого-нибудь в толкучке.
Сушёных крабов, распяленных на лакированных фанерках.
Ветки кораллов, попавшие в рыбацкие донные тралы.
Один даже вёз целиком большущую рыбину — чавычу, держа её, как чемодан, в багажных ремнях с деревянной ручкой.
Все эти люди в аэропорту ждали самолёта, чтобы улететь в Москву.
А что я везу с собой? Почему я об этом не позаботился? Мне было немножко завидно глядеть на вещи, которые скоро окажутся диковинными там, на Большой земле.
Стоял июнь, и пышно цвёл дикий шиповник. Из-за его буйных зарослей, унизанных розовыми и красными цветами, выглядывали далёкие голубоватые вулканы с белыми вершинами.
«Надо увезти память, — думал я, прогуливаясь вдоль дороги к аэропорту, — Мне уж не успеть увезти что-нибудь другое… Надо получше запомнить саму Камчатку, сам этот воздух, прохладный, свежий и влажный, в котором чувствуются запахи океана и снега вулканов, такого чистого, что дырка от палки синевато светится в нём изнутри…»
Прилетел самолёт, весь в заоблачной росе, красивый, тревожащий неземным своим видом и тем, что с ним должна соединиться моя земная судьба.
Мысли мне в голову лезли какие-то беспокойные и необычные, как в день рождения. Может быть, потому, что опять рождалась моя новая жизнь — на материке…
