Дианова гора | страница 40
— Кран должен работать при волнении не более трёх баллов, а при таком штормяге пусть лезет кто хочет!
Тогда кранмейстер полез на стрелу сам. Собака с тоской смотрела, как Николай Николаевич, немолодой уже человек, карабкался наверх в паутине стальных конструкций стрелы, гудящих от штормового ветра, металась у трапа и пыталась лезть вслед. Но на помощь Николаю Николаевичу уже поднимались два матроса. Втроём они быстро устранили неполадки и спустились вниз, закоченевшие на ветру, с посиневшими, негнущимися руками.
Через несколько дней после этого случая Лобус собрал свой рундук и, не простившись, ушёл с крана. О нём не жалели.
Без Лобуса Муха почувствовала себя на кране свободнее.
И опять потянулись трудовые дни. Кран ходил по бухте и поспевал всюду, где нужно было поднять или перенести тяжести: и в порту, и на строительстве нового причала, и в судоремонтных мастерских.
Погожим вечером боцман Гаврилыч занялся после работы рыбной ловлей. Рыба почти не клевала, лишь изредка попадались, на Гошкино счастье, головастые, с растопорщенными плавниками бычки. Гошка и Муха сидели рядом и наблюдали за ловлей: Муха — на палубе, а кот — на сложенных ящиках. С бухты бежал свежий бриз, в борт крана пошлёпывали волнишки. Слегка покачивало, и швартовый трос, поскрипывая, тёрся о ящики.
Вдруг верхние ящики поползли, рассыпались с грохотом, и Гошка не успел глазом моргнуть, как очутился за бортом. Он отчаянно забарахтался в воде и стал тонуть. Муха заметалась по палубе, растерянно и тоненько заскулила, затужила и вдруг — будто подтолкнул её кто-то — прыгнула за борт.
Но недаром говорят, что один подвиг рождает другой: увидев Гошку в воде, Гаврилыч отбросил удочку и, скинув лишь бушлат, тоже прыгнул за борт. Схватив за шиворот кота, он выкинул его на палубу, а затем подал выбежавшим матросам и Муху.
Гаврилыч после холодного купания отправился в горячий душ, а Гошку обтёрли старым одеялом и уложили в тёплую сушилку рабочей одежды.
В этот вечер Муха и Гошка забыли об охоте на крыс. Они лежали на куче грязных спецовок, и Муха облизывала мокрого Гошку. Шерсть на нём слиплась, и ошейник из медной проволоки, надетый, как у всех корабельных кошек, для защиты от действия судового электричества, ранее почти незаметный, болтался на шее. Вечером Муха даже не пошла проведать Николая Николаевича. Но, прослышав о происшествии, он пришёл с Гаврилычем сам.
— Эх ты, горе-рыболов, Гошка, — потрепал кранмейстер вздрагивавшего всем телом кота, — как же тебя угораздило? А ты молодец, Муханец, тебя хоть к медали «За спасение утопающих» представляй! Герой!
