Да будет мне дозволено напомнить суду, что прокурор весьма настойчиво и, я бы сказал, даже воинственно утверждал, что человек, оставивший кровавые следы пальцев на индийском кинжале, и есть убийца судьи Дрисколла.
Вильсон помолчал несколько секунд, чтобы придать многозначительность своим последующим словам, и добавил невозмутимо:
- Мы согласны с этим утверждением.
Его слова произвели поистине потрясающее впечатление, к такому заявлению никто из присутствующих не был подготовлен. Удивленные возгласы неслись со всех сторон, кое-кто даже позволил себе высказать догадку, что адвокат от переутомления спятил. Даже многоопытный судья, достаточно привыкший к юридическим засадам и замаскированным ловушкам в уголовном судопроизводстве, не поверил своим ушам и попросил адвоката повторить сказанное. На бесстрастном лице Говарда не отразилось ничего, однако его осанка и манеры на какое-то мгновение утратили обычную самоуверенность.
- Мы не только согласны с этим утверждением, - продолжал Вильсон, - но приветствуем его и со всей решительностью поддерживаем. Впрочем, оставим на время этот вопрос и займемся обсуждением других сторон дела, которые мы сейчас подкрепим доказательствами, а упомянутое утверждение найдет себе соответствующее место в последующей цепи улик.
Вильсон решил выдвинуть несколько смелых догадок, объясняющих причину убийства и то, как оно было осуществлено. Эти догадки должны были восполнить кое-какие пробелы, допущенные следствием. Если они достигнут цели, это поможет разобраться в обстоятельствах дела, если же нет, они ничему не повредят. На мой взгляд, некоторые обстоятельства дела подсказывают мотивы преступления, в корне не похожие на те, которые были выдвинуты прокурором. Я убежден, что убийство было совершено не из мести, а ради ограбления. Здесь утверждалось, что присутствие моих подзащитных в гостиной покойного судьи Дрисколла в роковую минуту и вскоре после полученного ими предостережения, что один из них падет от руки судьи при первой же встрече, если сам раньше не лишит судью жизни, якобы неопровержимо доказывает, что инстинкт самосохранения заставил их тайно проникнуть к судье и убить его, чтобы спасти графа Луиджи.
Но в таком случае почему же они продолжали оставаться там после совершения убийства? Миссис Прэтт не слыхала криков о помощи, проснулась не сразу и прибежала в гостиную тоже не сразу - однако она застала там этих братьев-близнецов, которые и не собирались скрываться. Если же они совершили бы убийство, то несомненно поспешили бы покинуть дом, прежде чем в гостиной появилась миссис Прэтт. Если допустить, что, следуя властному инстинкту самосохранения, они решились убить безоружного человека, почему же этот инстинкт вдруг потерял над ними власть именно в ту минуту, когда он должен был заговорить с удвоенной силой? Будь мы на их месте, неужели кто-нибудь из нас остался бы в гостиной судьи Дрисколла? Право же, не будем так клеветать на наш здравый смысл!
