Сэм останавливается на полпути. Не очень хороший знак.
– Я бы не советовала этого делать.
– Потому что он бабник? – нет смысла ходить вокруг да около, тетя точно знает, о ком я говорю. Дэв практически оттрахал меня перед ней прошлым вечером.
– Да, поэтому, – Сэм поджимает губы. – Дорогая, считаю, тебе следует держаться подальше от всех байкеров в этом городе. Даже если они врачи.
Ответ больше похож на слова детектива, чем на слова тети.
– Почему ты вдруг сменила пластинку? – прощупываю я почву. – Вчера вечером ты советовала отдаться на блюдечке с голубой каемочкой.
Сэм оглядывает заведение. Сейчас только семь утра, и в кафе практически пусто.
– Кто-то торгует наркотиками, – тихо сообщает она. – Семь передозировок только за последний месяц. Сраный героин с такой же сраной эмблемой на упаковке. Колесо мотоцикла. Мы пытаемся найти продавца.
– И ты думаешь, это местный?
Тетя пожимает плечами.
– Ты знаешь наш городок; наркотики процветают во всех трейлерных парках. Легко распространять низкокачественный дорогостоящий мусор в сообществах наркоманов.
– Я сталкиваюсь с этим в больнице каждый день. Наркомания и мотоциклетные аварии стали главной достопримечательностью, – отчасти, поэтому я стала медсестрой. Мне нравилось спасать людей, но теперь тяжесть каждой травмы начала на меня давить. Слишком много крови и плохих впечатлений.
– Ты понимаешь, зачем я тебе это говорю? – спрашивает Сэм.
Я киваю в ответ.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты во что-то ввязалась.
– Что ж, ты приводишь убедительные аргументы и склоняешь меня на свою сторону, – размышляю я вслух.
– Но? – тетя отхлебывает кофе, глядя на меня поверх белой чашки со сколотым краем.
– Никаких «но», – лгу я.
– Прозрачная, как стекло, – напоминает мне тетя.
Я фыркаю.
– Меня определенно к нему влечет.
– И я понимаю почему. Молодой, красивый, умный... И у него нет судимости.
– Откуда ты знаешь? Проверяла прошлое?
– Увидев вас двоих прошлым вечером, я подумала, что это не повредит.
– Серьезно? – кладу руки на стол.
– По сути, я твоя мать. Мое дело – защищать тебя.
– Ты имеешь в виду гиперопекать?
– Как бы ты это ни интерпретировала, – мрачно ухмыляется она.
– Мне двадцать шесть. Может, пора сбавить обороты?
– Тебе может быть сто двадцать шесть лет, а я всегда буду слишком опекать тебя. Станешь матерью – поймешь.
– Могло быть и хуже. Могла бы вообще не заботиться.
Не могу сказать, скольких я знала детей, чьим родителям было на них наплевать. Их не кормили, не одевали и всем оказывалось пофиг, когда детей арестовывали в возрасте двенадцати лет за кражу или употребление наркотиков. Таково бедственное положение этого Богом забытого края. Неотесанные болваны, самогон и полицейские досье длиной в милю.
