Что ещё? Ко мне приехала девушка. Ко мне? Девушка? Это же отлично. Почему я так долго открываю? Надо бежать, надо спешить к ней! «Что, резковато тебе выдала? Так сам хорош – меньше тупить надо.» Вот, что мне нужно, – перезагрузка. Я снял с сушки пару бокалов и зашлепал в гостиную.
Кристина стояла у книжных полок, разглядывая корешки. Надо же! Может её тоже подменили? Я осторожно приблизился сзади с наполненным бокалом.
– Любимая! – Я увидел, как у её отражения в стекле книжной полки поднялась одна бровь. Я, сколько ни пробовал, на такую сложную мимику не был способен. Конечно, я мог сказать более привычное: «слыышь», но тогда бы бровь точно осталась на месте.
Я наклонился к самому её уху. Даже слегка коснулся губами. Ухо было теплым, пахло чем-то вкусным, и я перешёл на шёпот:
– Ну типа эта, признаю, короче, что облажался. В общем, полнейшая безответственная скотина. Но в этом же никакого сюрприза. Правда, ведь? Да, да – кот не тот! Не та! Но я-то тот же самый. Я зде…
Она повернулась и не дала мне договорить. Она меня поцеловала. Не буду подробно, что было дальше, но как поцеловала! Ещё вчера после такого… Какая там водка? Вод-как надо бороться с депрессухой!
Потом я её тоже поцеловал и целовал много и ещё и не только. Она тихо стонала, кусая губы, и шептала: «Замолчи». А я всё пытался ей рассказать про вчерашнее. Рассказать поточнее, передать всю эту боль. Зачем? Эти пьяные рыдания – взрослого, но не повзрослевшего до ума мужика. Опять плакал уже сегодня, сейчас. И как-то особенно крепко она ко мне прижималась в этот раз. А потом, когда уже совсем перевели дух и замерли в блаженном оцепенении, она сказала вдруг:
– Ты сегодня такой… Такой… Что с тобой произошло?
И тут я совсем потерялся, обнял её и уткнулся носом куда-то в шею.
«Ууу-теее-кай!»21
Всё-таки ещё одна вещь не давала мне покоя. Я открыл глаза. Ночь была душной. За окном темноты почти не осталось. Хрен поймёшь эти июньские ночи – то ли сумерки, то ли светает. Крис спала беззвучно. Я задёрнул шторы, чтобы хоть ненадолго отсрочить рассвет. До будильника-то ещё добрых пара часов. Вещь, что не давала мне спать, с некоторых пор звалась Муркой. Никто об этом не знал кроме меня. Конечно никакая она не вещь, а ещё какое живое существо. И вот это и донимало меня. Из туалета я нетвердым шагом – в коридоре в отличие от спальни – хоть глаз коли – несправедливость. «Эх Мурка, ты мой Мурёночек. Мурка, ты мой котёночек.» Она спала, свернувшись на месте кота номер один, которое я так и оставил под зеркалом. Я распахнул входную дверь. Мурка повела ушами и открыла глаза. Открытая дверь не привлекла никакого внимания. Надо видимо другую песню поставить. Я аккуратно подхватил ее, поставил перед открытой дверью и пропел: «Уу-тее-каай». Быть может, она знала продолжение, но идти отказывалась – только приседала и напружинивалась, будто готовилась прыгнуть и ответить на хамство.
