Схватила их женщина и давай целовать, приласкивать.
– Счастье вы моё, где ж вы были, шалуны игривые! Как вы сбежали от меня, юркие? Чуть сердце из-за вас не разбилося!
Целую ночь от них не отходила Марья Маревна, к себе спать взяла, грела, целовала, как родных. Просили покушать – вставала быстрёхонько, молочком поила, потом опять спать укладывала. Чтоб не сбежали, пока работы домашние, смастерила кроватку особую, из которой не выпрыгнешь и всегда при глазах.
Всё время свободное им отдавала, забыв и про сон дневной, и про женские радости в зеркальце зреться.
А когда настал день Купалы водяной, постучались подружки-молодицы в дверь к Маревне, позвали к берегам речным идти, хороводы водить, богиню о милости просить. Отказалась женщина, с улыбкой провожая:
– Бегите, девчата, бегите, милые. А мне идти – срамиться лишь, когда не смогла я усмотреть за котятами слепыми. Разве можно такой росомахе детей доверить? И не могу оставить котят одних. Разбегутся, потеряются, – и тихонечко дверь захлопнула. И пошла по делам: мужа ужином кормить, спать укладываться, за котями пушистыми приглядывая.
А на утро встали с Семояром, помолились богам славенным и праведным, глянь, а в корзинке у кровати вместо котят сыночек с дочкой лежат новорожденные. Лежат, глядят, улыбаются.
Расплакались от счастья родители. Давай друг друга целовать и поздравлять, детей нянчить и обнимать.
– Семояр, мой любимый муж, прости меня, женщину гордую, из-за меня боги не милостивили. Хотела я пятерых детей, чтоб тебя посильнее к себе припрячь. А сама за котятами углядеть не могу.
– Что было, то было, – говорил отец на руки дочь и сына беря. – А раз боги миловали двоих, не за горами и тройня пожалует.
Поцеловались крепко и обнялись.
Конец
