Иван Нежин
– (Шут бегая в гору, сбегая с горы, неся при этом с собой деревянный крест, ищет Бога… Находит Бога, и возвращается домой… при том, уже дома, плача и лежа на кровати с огромным крестом на придавленной этим крестом его груди радостно смеётся) Теперь находят на него приступы молчания… или смеха без причины… его жена, часто видит его бегущим в гору… или с горы… на вопрос жены – зачем он это делает?… следует ответ мужа – «Я это делаю потому что никак не могу найти Бога… Бог ищет меня… и я ищу Его… и я ищу Его…» А однажды, после такой пробежки она его застала лежащим на кровати с огромном крестом выпущенным на грудь поверх свитера… и из глаз его при том текли слёзы… и как бы отвечая на её молчаливы вопрос он произнёс жене…
Нежинский
– Я нашёл Бога… я наконец нашёл Бога… и Бог любит меня… и поэтому там… на горе… когда я нашёл Бога, я сегодня летал… сверху я видел вас с Кирой (Кира это моя дочь)… но вы меня не замечали… потому что я летал не видимо… не видимо для вас, но видимо для Бога я летал… и я Его нашёл… и потому мне радостно… (смеётся)… я с Ним летал… и потому мне радостно (опять смеётся)… и потому так радостно…
Иван Нежин
– Однажды на одном из приёмов затеянных специально для него, и куда его жена затащила почти что силком… одна из дам присутствовавших на вечере кокетливо спросила Шута, – «Ну, а вы, Нежинский… что вы сделали за последний год…», – и получила такой ответ от него… такой ответ от него получила эта дама…
Нежинский
– Весь этот год я старался быть сумасшедшим… и играл весь этот год мою «сумасшедшую роль»… и я её играл… и у меня при этом не плохо получилось… в принципе я почти что стал этим «сумасшедшим»… кое-что ещё нужно подправить… а так… я им стал… я им уже стал… и может быть это будет моя лучшая роль… и я почти что им стал… и почти что все при этом поверили… впрочем… я и так им стал… а они мне поверили… а они мне поверили… а я им стал… а они мне поверили…
Иван Нежин
– (Всё ниже изложенное действо проигрывается актёрами пластической драмы, погружёнными в те декорации, и задействованными в тех декорациях, о которых ниже автор этих строк ведёт его скорбную речь) С тем Шут замолчал с тем он и удалился, с вечера оставив спросившую его даму в недоумении, а его жену в очень сильном расстройстве… тем более что… тем более что. ей, его жене, в ближайшее время предстояло ещё и более тяжкое испытание… а именно… собираясь на своё последнее представление в качестве Великого Танцора, и Актёра Нежинского, «безумный Шут»… уже не сопротивлялся явному… иль сыгранному им, блаженному безумству… Блаженному безумству… не сопротивлялся он… жена ж удивлялась, что назначенное им представление заранее никак не подготовлено… а приглашённая участница – пианистка должна была играть с листа… Нежинский объяснял ей, что он покажет в последний раз его искусство спонтанного показа… спонтанной с листа его игры, как истинного действа, как искусства «Игры с Листа»… «Игры с Листа от Бога»… как Искусства Бога… что более чем напугало его жену… и близких, и родных… и близких, и родных… родных и близких… в назначенный же час, в день назначенной Шутом «Игры», он… Шут от Бога, и Шут для Бога, предстал на слегка подсвеченной сцене в белом широком хитоне, в чёрной будто обтрёпанной обгрызанной снизу рубахе… С двумя рулонами чёрного и белого бархата, из коих он выложил жертвенный крест… сам встав у вершины креста, развёл широко и прискорбно гибкие руки… И и так он застыл… простояв неподвижно много минут… много минут… так… словно он сам… сам и есть от Бога для Бога этот мертвенно – жертвенный Крест… сам и есть он этот жертвенный Крест… он стоял… долго стоял… так…зал притих… и когда в зале возник странный, полный разлада с обычным умом, тихий шёпот… тихий шёпот по залу бежал и бежал, и полился по залу… то послышались звуки молчаливого ране рояля… до – минорный прелюд… то играла Шопена прелюд, извиваясь всем телом балерина – актриса… то играла последний в Его жизни, последняя в этой жизни Его балерина – актриса… и играл она в этой жизни прощальный… его жертвенно мрачный прелюд… он ответил аккордам актрисы, не двигаясь с места… раскрыл руки ладонями вверх… Ладонями вверх… замахал словно крыльями… словно пытаясь взлететь… приподнялся над полом… повисел так мгновение в воздухе… пианистка поддержала его неподвижный в то же время подвижный «летающий танец»… ускоряя темп магии – музыки… Но… он пал на свой жертвенный Крест… на земной и тянувший к Земле его Жертвенный Крест… Но он пал… пал с последним аккордом… обнял Крест, будто моля о защите… не себя… человечества… с ним живого… на Земле… не разумного… так и разумного… с тем моля о защите… в обновлении истинной жизни… в отреченьи от прежней и гибельной жизни… тем моля Небеса… умоляя небесные высшие силы… тем моля… Тем моля, чтобы спасти, обновить, безумное в его «рабстве ума», человечество… с тем привлечь Небеса… с тем Спасти, отодвинуть от бездны… погрязшее в войнах, и злобе, недостойное быть человечество… с тем Спасти плод Небес… с тем Спасти суть Небес… с тем Спасти Жизнь Небес… с тем Спасти Путь Небес… с тем Спасти… с тем Спасти… пианиста ж повинуясь каким-то своим, понятым ею запредельным инстинктам, заиграла внезапный бравурный, стремительный марш… Шут встрепенулся… воскликнув – «Война!»… и он полетел… он Полетел над видимым им… там внизу… там внизу – бескрайним… разодранным в клочья смертельными взрывами… безумным полем сраженья… полем войны… И он полетел… И он полетел… плача… бессвязно крича… ужасно крича… как сбитая дьявольской пулей небесная птица… и он полетел…и тут же… пал вниз… убитая выстрелом птица… пал вниз… поднялся… привстал… и молвил, – «Лошадка устала…»… Вновь вскрикнул, – «Снова война… Снова война!…»… Он по́днял оружие… и вот уж Петрушка, – безумный солдат всех прошлых и будущих войн… стремится в безумную в смертельной бессмысленной бойне атаку… в ещё одну в сгинувшем мире атаку… неловко цепляясь за трупы… пластаясь на огненно – жжённой земле под разрывы снарядов… бросаясь в воронки от бешеных ищущих бедную жертву железом скрежешущих танков… от вражеских танков, в окопах скрываясь… лежит бедолага уткнувшись в смертельную лужу пролившейся крови… вот снова атака… вот ранен солдат… и снова атака… теперь уже гибнет солдат… вот снова атака… бредёт мёртвой тенью солдат, в лохмотьях разорванной ткани что были когда-то одеждой… бредёт… спасает полоску кровавой родимой земли бедный Шут… Он Солдат… он Солдат… спасает Солдат… спасает Солдат!.. но вот… поднимается гриб всё смертельно накрывшего взрыва… на земле остаётся единственно гриб… больше нет ничего… Больше нет ничего… не бойни… не танков… не пушек… не солдата – Петрушки… больше нет ничего… Больше нет никого… Тишина… пустота… на этой когда-то священной земле… больше нет ничего… больше нет никого… и Земли… и Земли больше нет… Больше нет ничего… Больше нет ничего… пустота… не видно не неба… не звёзд… больше нет ничего… Пустота… одна Пустота… только гриб… застывшей бессмысленный, замершей гибельной тенью… Этот Гриб… Один только Гриб!..
