– Они, конечно убивают и мы убиваем, но беда в том, что их обманули – сказали им что мы во всем виноваты, нас обманывают – говорят, что хохлы с ума сошли и все стали фашистами.
– Ну, они фашисты, людей убивают.
– Тебя как зовут?
– Акмал.
– Откуда ты?
– Кыргызстан.
– Так вот, Акмал. Ты здесь как оказался?
– Приехал работать.
– Почему?
– Дома работы не был. Здесь работа есть, деньги есть.
– А почему у тебя дома нет работы?
– Все кончился, завод, колхоз – все кончился. У меня папа на железной дороге работал, сейчас все плохо. Стройка нет, работа нет.
– Знаешь почему у тебя и таких как ты работы нет? Потому что вам сказали, что русские плохие, ваш хлеб едят, грабят. Вы их выгнали.
– Зачем? Я не гонял, я маленький совсем был. Выгнали, ошибка получился.
– Ты не выгонял, а твой отец выгонял. Теперь он без работы, а ты сюда должен ехать работать, непонятно где жить и что есть, вместо того, чтобы учиться или работать на заводе, или в колхозе у себя на родине. Вот и нас сейчас с Украиной стравливают, они там тоже думают: “Русских выгоним и заживем хорошо, потому как от русских все беды”. А беда не в русских и не в таджиках.
– Узбеки, плохой народ.
– Ладно, короче, война – это плохо. Иди, я хочу один побыть, – парень кивнул и отошел к стойке, и опять начал что-то говорить женщине.
Когда я вышел из забегаловки на меня с плаката внезапно посмотрел наш президент. "Я за тебя не голосовал", – сказал я его подтянутому лицу, плюнул и, развернувшись, пошагал в сторону парка. Там были лавочки и можно было спокойно посидеть. Я еще часа два походил, потом пошел за девчонками в садик.
Дома Натка уже варила-парила-жарила.
– Слав, нас на все выходные позвали к себе на дачу Петровы. Поедем? – прокричала она с кухни как только мы вошли.
– Поедем, у них хорошо.
– Да, девчонки хотя бы с их Глебкой и Леночкой поиграют. Клубники поедят.
– А что, сейчас еще клубника не отошла?
– У них ремонтантная, это которая плодоносит все лето, финский сорт.
– А чего наш Мичурин не вывел такую?
– Нет, наверное. Может не успел?
– Очень может быть. Мичурин не успел, а больше некому.
Петровы весь субботний вечер только и спрашивали меня о войне. Мы жарили шашлыки, пили вино, ели клубнику. Они говорили, что мы делаем все правильно, что мы молодцы. Мной восхищались. Натка молчала.
– Убивать, наверное, страшно? – полуутвердительно спросила Танька, немного суетливая высокая симпатичная шатенка. Она мне временами даже нравилась.
– Не знаю, не убивал.
