Сигареты забрали, карманные деньги, паспорта – тоже. Вняли Юркиным причитаниям, отпустили. Он затем ездил, документы выкупал. Сердился на меня страшно: мол, заложил ментам, врать не умею; век мне в книгах ковыряться и не будет из меня толку.
Чтобы возвратить свою часть долга, пришлось продать мопед «Карпаты», новёхонький бобинный «Олимп» и аудиоколонки «С-90». Особенно жалел за колонками – таких уже не выпускали.
Не знаю, что там Юрка Зине наплёл, но при следующей встрече она больше отмалчивалась, недовольно смотрела по сторонам. «Второго раза» у нас не случилось. Я даже обрадовался – не хотел опять позориться.
После того Зина на две недели уехала к родственникам, а когда возвратилась, то сообщила, что не готов я к созданию семьи. Потому наша свадьба отменяется. Больше того – наши близкие отношения прекращаются (вроде тот стыдный раз можно назвать отношениями!). Больше того – она познакомилась с парнем и мне рекомендуется не встревать в чужую личную жизнь из уважения к нашей многолетней дружбе.
Я гордо промолчал, гордо повернулся и ушёл. Так бесславно закончилась моя первая любовь с маленькой буквы.
Гордого презрения хватило, чтобы приплестись домой. Затем пришла обида. Мало того, что я не пригоден зарабатывать деньги, не готов к созданию семьи, так ещё меня бросили – такого хорошего и правильного, который не позволял себе дотронуться лишний раз, который посвятил ей три общие тетрадки стихов. Недостойная, неверная Зина! Как и всё подлое женское племя!
Затем обиду сменила тоска. Вроде любви особой не было: то юношеское увлечение перегорело ещё до службы, а дальше привычка – вроде так надо. Однако стоило расстаться – зелёный сплин, как паучище, заплел душу изумрудной паутиной – не продохнуть.
Тоску сменила злость. На девушек смотреть не мог – опротивели! В книги зарылся, в историю. Если где в беллетристике встречал описание любовных сцен – нещадно перелистывал, терзая ни в чём не повинные страницы. Это отторжение ещё больше злобило: вспоминался мой увядший, насмешливый взгляд девушки, бессилие что-то изменить. Но самой противной мерзостью была просьба не встревать в ЕЁ ЛИЧНУЮ жизнь.
По прошествии нескольких недель злость истаяла. Сменилась холодным интересом докопаться до причин распада почти идеальных платонических отношений.
Я принялся копаться в доступной литературе, пытаясь разгадать «Формулу любви». По крупицам собирал факты то в «Легком дыхании» Бунина, где гимназистка Олечка Мещерская не устояла от прикосновений Малютина, то в «Ермаке» Федорова, где упоминались маленькие наложницы, греющие кровь старого хана Кучума. Неисчерпаемым кладезем запретных намёков, сюжетов и тем служили романы Достоевского. Затем был «Сатирикон» Петрония, опять же читанный-перечитанный «Декамерон» и, конечно, Шекспир. Однако наиболее плодотворно эта вечная, запретная, сладкая тема раскрывалась в древнегреческой мифологии, которая воссоздавала безнравственный мир богов и героев.
