За чаем они болтали о всякой ерунде, и Дима не набрался смелости испортить Ларе настроение беспардонными вопросами о ее семье, хотя любопытство росло с каждой совместно проведенной минутой. Неосознанно он раскручивал ускользнувшие от его ума в начале мелочи: она рассказала об отце — и это объясняло, почему прежде они никогда его не вспоминала, но что тогда с ее матерью? Жива ли она? Если да, то почему он и слова о ней не слышал? Как именно погиб ее отец? Что вообще у Лары за семья? Каким было ее детство? Кто ее друзья?
Наконец, Лара поднялась, занялась уборкой со стола, Дима предложил помощь, надеясь оттянуть время отбытия домой; он уверился, что скоро его попросят уйти, что было странно: вряд ли Лара считала, что он приехал отдать ей цветы и выпить чая. Однако непривычные для них посиделки за столом почему-то выбили его из колеи.
— Брось, — она, разумеется, легко отмахнулась от его предложения, — что я, не загружу посудомойку?
Едва она закончила, он подошел к ней со спины, надеясь получить свой кусочек близости, склонялся все ближе, улавливая знакомый аромат волос. Весь вечер он мечтал к ней прикоснуться и не мог больше ждать, не мог бороться с собой.
Стоило ему накрыть ладонями ее руки и провести большими пальцами по коже каждого запястья, Лара вдруг сама инициировала их сближение, развернувшись лицом к нему, взяв за руки, потянула к себе, выдохнула практически в губы:
— Иди ко мне.
Их первый за столько дней поцелуй показался Диме отличающимся от всех прочих. Словно сама Лара стала другой. Там, где раньше была страстность, сегодня превалировала нежность, там, где Лара всегда была провоцирующей, она вдруг оказалась ищущей и открытой. Он почувствовал, что ее прикосновения изменились, и подумал, что сегодня Лара впервые ищет в нем эмоциональную близость, а не физическое удовольствие.
С наступлением рабочих дней Лару как будто закружил ураган. Трудовой простой в треть месяца не мог пройти бесследно: все, что было поставлено на паузу по вине праздничных выходных, дождалось своего часа и требовало огромного количества времени.
Дел навалилось столько, что ни на что другое Лара не обращала внимания: не было сил. Как случалось всегда в периоды большой нагрузки, она фокусировались на наиболее важном, чтобы вытянуть взваленные на себя обязательства.
Такие времена одновременно нравились ей своей интенсивностью, и раздражали тем, что не оставляли ни одной свободной минуты для осмысления собственной жизни. Иногда было здорово иметь возможность не думать о чем-то личном пару дней, но стоило этому периоду затянуться, как возникало крайне неприятное ощущение, что Лара больше не отвечает за собственную жизнь, — этого чувства она искренне не выносила.
